Дырка от бублика 2. Байки о вкусной и здоровой жизни - [26]

Всё было видно негодяям, особенно рубль, но не было видно метаморфоз, происходящих с ним. Как только лицо водителя поворачивалось к рублю, он мгновенно исчезал, а как только лицо отворачивалось, снова появлялся и настойчиво двигался, требуя отоваривания.

– Хр-р… – заскрежетали закрывающиеся створки двери, и тут же между ними, расталкивая вошедших с криком «Моя остановка!», пролетел доктор.

– Га-а! – изумлённо гаркнуло в троллейбусе, и три или четыре рожи прильнули к стёклам.

Но троллейбус уже выезжал на перекрёсток, а Наум Аркадьевич, сев в очень удачно подвернувшуюся легковушку, сунул рубль водителю и откинулся на спинку сидения.

– Эх, падаль я старая… вырвался… Теперь кого-нибудь другого зацепят… Надо было кричать… Бесполезно!.. – мелькнуло в голове, и сознание шарахнулось в сторону.

А в это время…

Нет, автор не собирается возвращаться в ресторан. Там всё было ясно и шло к естественной развязке.

А вот тут…

Светский российский лев катил по улицам Алма-Аты своё пузо. Катил неторопливо. Ему вполне хватало своих семидесяти лет и не меньшего количества гонора. Уже с час как он совершал привычный пешкодральный вояж по книжным магазинам, и лишь только его крупная голова с бычьим загривком появлялась в проёме двери очередного храма макулатурных изданий, как юные продавщицы приятно розовели и бросались навстречу.

– Здравствуйте, Николай Николаевич! Какими судьбами? – щебетали они наперебой.

– Здравствуйте, здравствуйте! – довольно хмыкал некогда неотразимый мужчина-удав. – Зарубежные новинки не получали?

– Пройдите сюда!.. – загадочно вышёптывали продавщицы и, хотя в магазине никого не было, испуганно оглядывались по сторонам. – Только для вас!..

Автор живописно оформленной книги «Строки, имена, судьбы», автор регулярно выходящей в эфир познавательной радиопередачи «Что нового у муз?», бывший оперный бас и заведующий литературной частью академического театра оперы и балета имени Абая, обладатель одного из крупнейших в стране собраний исторических ценностей и книг, член Союза журналистов СССР… – чего только ни автор и чего только ни обладатель – Николай Николаевич Грандкевич оказывал им честь своим посещением. Но главное, у девушек ощутимо материализовывалась иллюзия, что они хоть кому-то ещё нужны и хоть на что-то ещё годны.

Но вернёмся к доктору.

Обморок был кратковременен. Голову обдавали горячие волны, и тошнота ещё подкатывала, но сознание уже вернулось.

– Надо пройтись… – подумал Наум Аркадьевич и, остановив такси, вышел.

– Боже! Какие люди в Голивуде! Наум, ты ли это? Что с тобой? Тебе плохо?

Перед доктором шевелила губами гора Грандкевича.

– Да… Так…

– Возраст, батенька, возраст! Помнишь, как ты приговаривал: «Всему есть своя мера и свой положенный аршин – не умрёшь ты от холеры, так умрешь ты от морщин!».

Наум Аркадьевич побледнел ещё больше.

– Э-э, да ты действительно… Извини, не к месту пошутил. Давай ко мне! Тут совсем рядом. Чайку попьём… покалякаем… Лет десять уже как не виделись!

– Да… Что-то около этого…

– А у меня дома ты был в последний раз… Я что-то и не припомню… А, это когда мы бузили! Ну, теперь у меня квартирка… Ванная, брат, – это просто храм. Как мы Бахтубекова к стенке припечатали, а? Славная была битва, славная! Кого-нибудь из наших АРОвских встречаешь?

– Самохин умер. Слышал?

– Как же, как же… Опухоль мозга… Бедняжка… В оперном театре в своё время прима-балерун. Мда-а…

– Как Рая?

– Хороша как никогда! Да ты сам увидишь. Она сейчас как раз дома.

– Тогда быстрёхонько на базар! Ты же где-то тут живёшь… рядом…

– Ох, старый ты волокита!

– Ты тоже не очень-то юный.

– Я? Я орёл до конца!

Какое-то время Грандкевич работал в Доме культуры авторемонтного объединения режиссером сразу двух Народных театров – театра детской оперы и театра оперетты. И в очередной, но выросшей до масштабов города склоке, под которую всем нам уже известный профком Бахтубеков гробанул так и не выясненную до конца, но очень большую сумму, они стояли на баррикаде справедливости плечом к плечу. Правда, доктор боролся за справедливость как за таковую, а Грандкевич лишь постольку, поскольку она совпадала с его эгоистическими интересами. Но сама справедливость высвечивала в обоих самые лучшие и благородные качества, и за это они были одинаково благодарны одному из светлых отрезков их жизни.

Обмениваясь впечатлениями о бурной почти что молодости, Грандкевич и доктор после вояжа на «зелёный» рынок наконец-то поднялись на пятый этаж. В руках Наума Аркадьевича была сетка с фруктами и букет роз. На двери тускло, но очень претенциозно мерцала латунная табличка с выгравированными инициалами хозяина и его великосветской фамилией: Н. Н. ГРАНДКЕВИЧ.

– Убери ключи. Пусть Рая сама откроет, – сказал доктор и нажал кнопку звонка.

Дверь распахнулась.

На пороге в одной ночной рубашке стояла Рая.

Император всея жены (динозавр в скорлупе)

– Мое почтение, Раечка! Это тебе! – восхищённо воскликнул доктор и протянул сетку и розы.

– Наум? Что за фокусы?

– Я не знаю, как вы живёте, а мы живём только так!

– Наум!.. Ну, спасибо большое!.. Ну, слишком шикарно!.. Ну, ты с ума сошёл!.. Ой, я в рубахе! Наум!..