Дьявольский полдник - [34]

Сцена десятая в которой главного героя пытаются спасти

Прошло пять лет. Мы снова оказываемся в Обуховской больнице, в узкой палате на две койки, с одним окном, закрашенном наполовину зеленой краской. На одной из коек, сжавшись в комок, сидит с ногами Т е л у ш к и н — обритый, похудевший, в застиранной пижаме и со следами побоев на лице. На второй койке, напротив, расположился П а ш к а — тоже лысый, небритый, тоже в пижаме и стоптанных тапках.

П а ш к а (устало, почти механически). Петр Михайлович, посмотри на меня. Я — Паша.

Т е л у ш к и н не реагирует.

П а ш к а. Петр Михайлович, очнись. Я — Пашка, подмастерье твой. (Эффект прежний.)

Тихо открывается дверь и в палату оcторожно просовывается голова П о п р и с к и н а.

П о п р и с к и н (громким шепотом). Павел Иванович, долго еще?

П а ш к а (не оборачиваясь). Сказано — не входить! Стой, где стоял.

П о п р и с к и н. Так ведь обед скоро…

П а ш к а. Брысь! (Голова П о п р и с к и н а исчезает.)

П а ш к а встает, потягивается, передергивается, издает звук, похожий на «бр-р». Потом отходит к окну, задумчиво почесывает подбородок и вдруг рявкает: «Пантелеев!» Т е л у ш к и н вздрагивает, выкатывает глаза, скатывается с койки и с удивительной быстротой отползает в угол. Там он снова сжимается в комок, закрывая руками голову.

П а ш к а. Черт! Черт, черт! (Начинает ходить по палате от окна к двери и наоборот.) Что ты все дергаешься? Что ты все ползаешь? Ну, не буду я тебя бить, не — бу — ду! (Останавливается.) Я ведь Пашка, новик твой артельный. С Ярославля. Ну, погляди на меня, Петр Михайлович! Ведь я не врач, не надзиратель какой… (Т е л у ш к и н настороженно выглядывает из-под кустистых бровей, но взгляд его ничего не выражает.) Ну, чего ты опять забился? Враг я тебе, что ли? Я тебе помочь хочу… (Садится перед сумасшедшим на корточки, берет его за плечо, легонько трясет.) Эй! Михалыч! На работу пора! Три дни двор не метен! Пошли, что ли? (Т е л у ш к и н еще больше сжимается и прячет лицо в колени.)

П а ш к а раздраженно машет рукой, возвращается на исходную позицию, берет тощую подушку и кладет ее себе на колени.

П а ш к а (устало). Ну, Анисья.

Т е л у ш к и н срывается с места, быстро подползает к пашкиным ногам и кладет голову на подставленную подушку. П а ш к а привычно, глядя в окно, гладит Т е л у ш к и н а, как кота, по бритому затылку, почесывает его за ухом. Т е л у ш к и н замирает.

П а ш к а. Все-все-все…. Все-все-все… Петя — хороший. Петя — добрый… Петя скоро кушаньки пойдет. Петя хочет кушаньки? (Т е л у ш к и н не реагирует.) Придет добрый дядя и нальет Пете водочки. Петя хочет водочки? (Эффект прежний.)

Открывается дверь и снова показывается голова П о п р и с к и н а.

П о п р и с к и н. Павел Иванович, долго еще?

П а ш к а. Сказано, не мешать! Дверь закрыл!

П о п р и с к и н. Так ведь все на обед уже потянулись! Все враз сметут, не достанется нам!

П а ш к а. Сейчас пойдем.

П о п р и с к и н. Уже лежачим повезли да буйным… Эх, Павел Иванович!

Дверь закрывается. Внезапно за ней раздаются звуки легкой борьбы, приглушенные вскрики и возня.

Г о л о с П о п р и с к и н а. Э-э, сюда нельзя, нипочем нельзя! Там доктор больного пользует, пущать никого не велено!

Г о л о с Й о г а н а. Я сам д-доктор! А ну, пусти!

Г о л о с П о п р и с к и н а. Вы не доктор, я тут всех докторов знаю! Не велено! Ай!

Дверь распахивается и в ее проеме появляется встрепанный Й о г а н — в белом халате и в съехавшей набок шапочке. При его виде Т е л у ш к и н снова срывается с места, молниеносно отползает в угол и сжимается в комок.

Й о г а н (вглядываясь, еще не видя П а ш к и). Мать моя женщина… Да ведь это… Т-телушкин, Петр Михайлович. (Растерянно.) Вот, брат, где свидеться-то д-довелось…

В палату врывается обиженный П о п р и с к и н и хватает Й о г а н а за рукав.

П о п р и с к и н. Извольте сей минут покинуть помещение!

П а ш к а (не оборачиваясь). Можно, Антон Михайлович.

Й о г а н делает несколько шагов к П а ш к е и застывает, глядя на него.

П а ш к а (поднимая голову). Что — хорош?

Й о г а н. Крис…

П о п р и с к и н. Извиняюсь, не признал… Да ведь это же… шарманщик наш бывший! Как же вы… не представились? Ах ты, боже мой… Встреча-то какая!

Й о г а н. Крис… (Глухо кашляет, кивает на Т е л у ш к и н а.) А говорили — он п-погиб.

П а ш к а. В ту ночь он сошел с ума. Вследствие пантелеевских экспериментов.

Й о г а н. А ты…

П а ш к а. А меня, после тюряги, сюда упрятали. Вообрази, какая была встреча.

П а ш к а встает, шагает к Й о г а н у. Мгновение — и они судорожно обнимаются. Потом П а ш к а отталкивает друга и отворачивается к окну. Плечи его вздрагивают.

П а ш к а. Иди, Антон Михайлович, обедай… Мою порцию можешь взять.

П о п р и с к и н. Да как же-с, Павел Иванович…

П а ш к а. И Петра забирай. Йоги, замри, не шевелись… Он тебя боится.

П о п р и с к и н подбирается к Т е л у ш к и н у, легонько его толкает и помогает подняться. Дико озираясь, Т е л у ш к и н встает на ноги.

П о п р и с к и н. Трапеза, Петр Михайлович… Пошли, что ли? Дядя добрый, добрый, не тронет нас… А тама щичек нальют нам, рыбки дадут жареной… А? Ну, пошли, пошли… (П о п р и с к и н подталкивает Т е л у ш к и н а к двери. Тот испуганно смотрит на Й о г а н а.) Дядя доктор добрый, добрый… (Й о г а н у, скороговоркой.) Только вы, ваше благородие, меня-то не позабудьте… Меня-то… Как уходить-то будете… я ведь пригожусь, ежели что… Я ведь тут… все ходы знаю… Меня, брат, не проведешь…