Дьявольский полдник - [32]

П а ш к а. Где он?

Д а н т е с. Алексис? Вероятно, отправился за шампанским. Но что с вами, мой друг? Вы чем-то взволнованы?

П а ш к а. Сожалею, сударь, но вы повели себя в высшей степени неучтиво.

Д а н т е с. Как? Что это значит?

П а ш к а. Вы не вступились за даму, которой ваш «сапог» минуту назад дал пощечину.

Д а н т е с. Я ничего такого не видел, помилуй Бог! И говорил с той уличной певичкой первый раз в жизни!

П а ш к а (напрягшись, цитирует). «Кто осмеливается обидеть даму, тот возлагает на ее кавалера обязанность мстить за нее, хотя б она вовсе не была ему знакома». Бестужев-Марлинский. «Вечер на бивуаке».

Д а н т е с. Да вы с ума сошли, корнет! Какой бивуак?

П а ш к а (выхватывая из ножен палаш). Вы куда прибыли, сударь?

Д а н т е с (машинально делая то же). К ворожее, черт побери! И что с того?

П а ш к а. Вы, сударь, приехали в Россию.

Д а н т е с. Ну да, в Россию! Догадал же дьявол… Алексис! Где вы? Я атакован каким-то умалишенным!

П а ш к а. Извольте же знать русскую литературу! Об языке я уж и не толкую. Защищайтесь! (П а ш к а делает первый выпад. Изумленный Д а н т е с легко отбивает удар.)

Д а н т е с. Полегче, юноша!

П а ш к а (наседая, наносит удары, каждый из которых сопровождает стихотворной строчкой). «На наших дев, на наших жен…» Получи! «Дерзнет ли вновь любимец счастья…» А вот так? «Взор бросить, полный сладострастья…» На-ка, лягушатник! «Падет, Перуном поражен…» (Отскакивает, переводя дух.) Кондратий Рылеев. «На смерть Чернова».

Д а н т е с. Алексис! Да где вы, черт вас побери совсем! Здесь какой-то… Перун… дает мне урок русской литературы! Но зачем?

П а ш к а (отбрасывая ногой подвернувшийся стул). А затем! Приперся он, видите ли, судьбу изведать. «На ловлю счастья и чинов»! Я тебе, ракалья, лучше всякой Шарлотты нагадаю! (Вновь наскакивает на Д а н т е с а.)

Д а н т е с (отбивая удары). Так это что же — дуэль?

П а ш к а. Скорее, «rencontre». Стыдно не знать, гвардеец! Для правил чести у меня нет времени.

Д а н т е с. Говорили мне, что русская гвардия напичкана мальчишками, не знающими приличий. Я не могу с вами драться, по крайней мере, из двух причин.

П а ш к а. Интересно послушать!

Д а н т е с. Во-первых, дуэль с душевнобольным запрещена.

П а ш к а. Возьму грех на душу!

Д а н т е с. Во-вторых, поединок невозможен с лицом, не достигшим совершеннолетия! Вы ребенок, вас, поди, еще секут!

П а ш к а. Ничего! Вам ли, шуан несчастный, рассуждать здесь о правилах! Вам светит дуэль с человеком, который старше вас на тринадцать лет!

Д а н т е с. Предсказания уже начались? Что же еще меня ожидает?

П а ш к а. Ты, подлец, станешь волочиться за первой красавицей Петербурга…

Д а н т е с. Уже неплохо!

П а ш к а. И захочешь убить на дуэли ее мужа, первого поэта России!

Д а н т е с. Моя судьба — жить и умирать среди первых. Я сам из таких. Но я не дерусь с сочинителями, я им просто… уши отрезаю.

П а ш к а. Ничего у тебя не выйдет!

Д а н т е с. Так-таки ничего?

П а ш к а. За дуэль со мной тебя посадят на гауптвахту, а потом с позором выгонят из России. Если до этого я сам тебя не убью, мерзавец! Сейчас здесь будет полиция!

Д а н т е с. Да ты бретёр, плутишка эдакий! Кто тебя научил такому странному бою?

П а ш к а. Кто надо! (Совершает невероятный пируэт и вонзает палаш в грудь Д а н т е с а. Тот со стоном падает навзничь и замирает. Раздаются жидкие аплодисменты. Тяжело дыша, П а ш к а оглядывается и видит стоящих в противоположных дверях К у п ц а и Г а д а л к у.)

К у п е ц. Недурно. Видна школа Кагановича. Может, еще и нас с бабулькой… на ристалище потащишь?

П а ш к а. Жаль, дуэльный Кодекс не позволяет. С фискалами не дерутся, их на месте убивают. Как собак. (Со звоном загоняет палаш в ножны.)

К у п е ц (проходит к столу, переступая через Дантеса). Ах, ах — какой страх…

П а ш к а. Ахал бы дядя, на себя глядя. Ты мне еще за Телушкина ответишь.

К у п е ц (вытаскивает из черепа светящийся голубой кристалл и подает его Г а д а л к е). Вот, Шарлотта Федоровна. Что и требовалось доказать. Все записано от начала до конца, вся «ента, понимашь, дуель». Можешь показать на Совете. Вопиющее нарушение Закона пребывания, ведомственных инструкций и приказов по Институту.

Г а д а л к а. А те двое?

К у п е ц. Уже дома.

Г а д а л к а (устало). Ладно, готовь вопрос на Совет. Будем отчислять.

К у п е ц. Все троих?

Г а д а л к а. И Мещерского. Он, что ли, идейный начинщик… «проэкта»?

К у п е ц. Никак нет, Шарлотта Федоровна. Атаманом у них сей аматёр — Крис Алдонин.

Г а д а л к а (тяжело опускаясь в кресло). Заговорщики… Партизаны… По-человечески они уже не понимают.

К у п е ц. Не доросли мы до таких практик. Даже с лучшими.

Г а д а л к а (Д а н т е с у). Вставайте, Жорж. Миссия окончена, отдыхайте.

Д а н т е с открывает глаза, поднимается с пола, механически следует в угол залы и там застывает в положении «смирно». К у п е ц подходит к нему и набрасывает на голову тряпку. Затем вкладывает в его ножны саблю, деловито трогает порез на груди.

К у п е ц. А удар-то был — на поражение. В самое сердце. Ты хоть понимаешь, Алдонин, что могло бы случиться?

К р и с (садится в кресло). А ничего… Этот подлец все равно бы воскрес. Отлежался бы в лазарете… Вы бы сами потом придумали ему легенду — мол, разбойнички на Невском напали… И Пушкин все равно бы погиб. (Посасывая оцарапанный палец.) Нету его, Полдника. И Мировой Воли нет. Есть только вы — охранка. Были, есть и будете. Устроили, понимаешь, провокацию…