Дьявольская рулетка - [50]
«Как им удалось выйти на этот номер? Уже сейчас?»
Такой страх главный прокурор в последний раз испытывал, когда после одного профилактического исследования на рак его снова пригласили в кабинет.
«Как план мог выйти из-под контроля? Когда до конца оставалось совсем чуть-чуть?»
Дисплей телефона сигнализировал о получении нового голосового сообщения, и Фауст почувствовал огромное желание шмякнуть мобильник о кафельную стену. Он сейчас не имел сил слушать это. Если новость окажется хотя бы наполовину такой плохой, как он ожидал, то сегодня ему придется впервые воспользоваться содержимым своей ячейки.
«Возможно, это даже еще хуже, чем тогда, с диагнозом моего домашнего врача, — подумал Фауст. — А он дал мне лишь пятнадцать месяцев».
Он подождал, пока мимо него с гомоном прошла группа молодежи. Лишь после того как в пределах видимости никого не стало, он открыл слегка заедавший замок. Обычно ячейки камеры хранения опустошались персоналом вокзала каждые двадцать четыре часа. Но только не номер 729. Третья слева в самом верхнем ряду была тайной ячейкой полиции для передачи денег агентам разведки или для подобных нужд. Но уже примерно в течение года Фауст использовал ее исключительно в своих собственных целях. Благодаря его росту ячейка располагалась как раз на уровне его глаз. Главный прокурор с облегчением вздохнул, после того как, убрав табличку «Не работает», повернул ключ в замке и открыл ячейку. Как и ожидалось, все еще лежало на месте. А почему бы и нет? Замок он поменял. Больше никто не знал, что здесь хранится. Так кто мог забрать отсюда деньги и документы? Конечно, в такой день, как сегодня, могло случиться все что угодно. Исходя из этого он предусмотрительно упаковал все содержимое ячейки в парусиновую сумку, которую принес с собой. И огнестрельное оружие тоже.
Фауст оставил ячейку открытой и поспешил к туалетам. Убедившись, что он один, он проверил план уборки у двери. Бригада уборщиц только что ушла и может появиться снова только через два часа. Фауст выдернул план из металлической рамки и написал на обратной стороне: «Не работает!» Он вынул из сумки моток липкой ленты и зубами откусил полоску и прикрепил ею на дверь временное объявление. Сделав это, он проскользнул в помещение и для надежности запер дверь на четырехгранный ключ, который носил на связке.
На этом закончились первые приготовления. Теперь ему еще нужно было переодеться. Белую накрахмаленную рубашку, как и майку, он положил рядом с раковиной. Затем вынул из сумки первую пачку денег, оторвал новый кусок липкой ленты и закрепил пачку на своем исхудавшем теле сбоку, над паховой областью. Когда он собирался проделать то же самое со второй пачкой, снова зазвонил мобильник. Взгляд на экран успокоил его. Этот человек был неопасен.
— Проклятье, Штойер. Что там у вас еще случилось? — резко спросил он вместо приветствия.
— Ян Май. Он знает, откуда Леони.
— Это я уже слышал. Громко и ясно. По радио!
Фауст взял третью пачку денег. Ему следует поторопиться, чтобы спрятать все содержимое сумки таким образом. Все же это единственный выход. Он ни при каких обстоятельствах не желал, чтобы его шофер видел, как он покидает здание вокзала с такой заметной сумкой. И кто знает, возможно, он даже больше не вернется к своему лимузину. Возможно, ему придется прямо сейчас сесть в поезд. Это зависит от того, какое сообщение послал ему на мобильник корреспондент.
— И тем не менее я верю, что нам пока не стоит беспокоиться, — успокаивал его шеф спецназа. — Я заморозил все расследования. Мои люди ничего не ищут или ищут в ложном направлении. До сих пор нет никаких фактов, только подозрения и предположения.
— Не считайте меня слабоумным, — пролаял Фауст. — Сумасшедший в студии сеет сомнения. А это начало конца. Я говорю здесь не только о процессе, Штойер.
— Да. Это мне ясно. И все же…
— И все же я просто не понимаю, как это могло случиться? Я же до этого четко и ясно сказал этой выпивохе-переговорщице: никаких разговоров о Леони.
Фауст оглядел свое тощее тело и внезапно почувствовал невероятную тяжесть. В какую ситуацию он попал? Вот он стоит здесь полуголый, изнуренный болезнью, как наркоман, скрываясь в вонючем вокзальном сортире. В разгар приготовлений к бегству. И все лишь потому, что Штойер испортил дело на месте. Собственный нелепый вид разозлил его еще больше. Фауст пришел в ярость и теперь уже вообще не заботился о своей, в остальном такой отточенной, манере выражаться:
— Извольте, пусть эта Ира Замин ставит на уши весь город рассказами о своей шлюхе-дочери. Даже если это возбудит хоть сучку в собачьей конуре. Пожалуйста! Мне все равно! Все это можно прекрасно распространять. Но хотя бы еще одно слово о Леони Грегор — это чересчур, Штойер. И вы знаете почему!
— Да.
— Итак, что вы думаете делать теперь?
— Надеюсь, через час мы управимся.
— Времени больше не осталось. Вы должны начать штурм раньше.
— Я… я… — Штойер запнулся. Наконец он тяжело вздохнул. — Я посмотрю, что можно сделать. Просто не хочется приступать к этому, пока хорошенько не отработаем захват. Еще один такой провал, как до этого, и мне конец.
