Дьявол Цивилизации - [27]

— Может, таво… Этаво… Царапнем по банке?.. Опять же, чтоб… Русский человек без этого… Сами понимаете…

И Егоров согласился царапнуть. Уж больно тоскливо было ему в новом коллективе. Не потому, что коллектив сам по себе плох был, нет. Неуютно ему было оттого, что дело новое он знал плохо, торопился освоить… Да разве в сорок пять лет, когда у тебя нахватано рентгенов неизвестно сколько и сосуды как у столетнего склеротика… Так и сказал ему врач. Говорит, сосуды у вас как у древнего старца, уходить вам надо от облучения… А тут еще Алимов хмурит брови да намекает, чтоб побыстрее влазил в курс да начал прижимать его зама… Видать, и Алимов плох в делах, раз на зама своего наступление широким фронтом затевает… И чего это людям все враждовать неймется? Жили бы себе в мире… Эх, отдохнуть бы!.. Читаешь проектное задание, чуть поднатужишь извилины — и в глазах темно… Что тут поделаешь? Согласился со своим новым замом царапнуть… Оно поначалу, как выпьешь, легче вроде становится, сосуды как бы расширение получают…

Егоров снова ухмыльнулся какой-то против воли идиотской ухмылкой и будто увидел себя со стороны и махнул рукой…

…Что уж тут… Чудной он человек, этот мой зам… Налил по стакану и этим своим штрих-пунктиром заковылял. Опять же, говорит, чтоб на «ты»… А то в нашем деле… Чтоб на «вы»… Это не работа… Пить он горазд, этот моряк… Две банки выжрали, и глазом не повел…

Но все же теперь Егорову казалось, что здесь, на фронте взаимоотношений уже со своим подчиненным у него все о’кей. И где-то в самом маленьком уголочке сердца у него отлегло.

Вот если бы все сердце так отлегло, насколько бы стало легче дышать… А сейчас тяжко… Он почувствовал, как медленно стали холодеть ноги, руки. Сердце вдруг сорвалось и пустилось галопом. Но это был галоп клячи, это уж точно… Задыхаясь, он судорожно хватал ртом воздух. Сердце вдруг остановилось… «Поперечная блокада», — успел вспомнить он ответ врача на свою жалобу… Потом внезапно тронулось громким пушечным хлопком, от которого даже в ушах зазвенело, и пошло уже медленнее, с сильной аритмией. Превозмогая смертельную слабость, Егоров сел и заплакал.

«До чего ж обидно, мама родная… До чего ж обидно… Жить бы только да жить…»

И тут он представил жену, детей в каком-то вначале тупом безразличии, а затем с чувством смущенного извинения, мол, остаетесь жить, а я… не обессудьте, дорогие… И все же пересиливало безразличие… Жена и дети отходили куда-то вдаль, чужие ему, остающиеся в жизни… И сникало в нем чувство ответственности за них, и, пожалуй, только брезжило где-то в подсознании спокойствие, что они будут жить и о них вполне, может, заботу проявят… В такие минуты он думал, что Советская власть — хорошая власть. А раньше, сколько об этом ни кричали, и ни призывали лозунги, как-то не трогало… Видать, и рыба вспоминает, что вода хороша, когда на крючке в воздухе зателепается…

Он посидел немного, и ему стало казаться, что тело теплеет. Тогда он встал, вынул из тумбочки бутылку водки, из которой было отпито около трети, и, бережно сняв с графина стакан, налил себе больше половины.

«Может, полегчает…» — подумал Егоров и медленно, почти не ощущая вкуса, водки, выпил. Осторожно ступая, прошел к кровати и лег…

Утром из общежития главному инженеру АЭС Алимову позвонила вахтерша и, всхлипывая, сообщила, что в тридцатой комнате новенький помер… Ночью, видать… Лежит, говорит, скочурюбился. Никто его не трогает — и войти боятся… Дело все же смертельное… И страшно к мертвецу… А волосы у него какие-то неживые, будто парик налепленный…

Алимов со своим замом, а также Удодов, заместитель Егорова, сели в «газик» и помчались к общежитию. Вахтерша плакала:

— Боюсь я туда…

Комната была незаперта. Сосед Егорова был уже на работе. Это он и сообщил о его смерти вахтерше и в милицию. Лежит, говорит, как-то неестественно. То в это время уже вставши был да и покуривал себе. А тут застыл в неподвижности…

Вошли в комнату.

— Готов парень, — сказал Алимов своему заму, растерянно моргая.

Вбежала жена Алимова, детский врач. Тонким дрожащим голосом прокричала:

— Что же это получается, ребята?! Умер парень…

Она начала было по-деревенскому голосить, но тут же спохватилась и испуганно замолкла.

Главного инженера Алимова мучила теперь не только эта неожиданная смерть Егорова, но и то, что он снова остался один на один со своим замом. Он его ненавидел откровенной лютой ненавистью за то, что тот опытнее, за то, что умеет правильно и быстро принимать решения, и самое главное за то, что готов всем этим своим уменьем поделиться с ним, Алимовым.

«Снова один на один…» — подумал он, и его вдруг заполнила злость на покойника, раздражительная злость, что не оправдал надежд.

— Не надо было брать его… Я же тебе говорила, что он нахватался радиации и болен, — прошипела Алимова мужу. — Вечно не слушаешься…

— Заткнись! — прошипел он в ответ.

Алимов дал команду Удодову взять пару человек из цеха и подготовить тело к транспортировке в райцентровский морг. Свой еще не успели построить.

Удодов сказал:

— Есть!

Вслед за тем хотел сказать еще что-то, но не успел. Во время обычной для него паузы Алимов с замом вскочили в «газик», хлопнула дверца, и они умчали.