Дьявол Цивилизации - [23]

На другой день машбюро переселили в комнату прачки тети Кати. То есть тридцать лет назад в этой комнате жила тетя Катя, а сейчас кабинет начальника отдела, который в отпуске…

Валентина Ивановна снова развспоминалась. Долго смотрела в окно на большой, знакомый с детства, оранжевый дом во дворе. В доме этом в те давние времена жили военные, или, как тогда называли, командиры, с семьями. У нее там жила подружка, и Валя часто бывала у них в гостях… Отец подружки, высокий, подтянутый, в темно-зеленой косоворотке с накладными карманами и с двумя шпалами в петлицах, в широких щеголеватых галифе и блестящих хромовых сапогах вызывал у Вали трепетное чувство в душе. От него свежо пахло кожей портупеи и табаком, и Валя немножко завидовала, что у ее подружки такой геройский отец…

Командиры жили в отдельных квартирах. Было у них, как казалось тогда Вале, богато и красиво. Командирский дом выглядел со стороны веселым, сверкал на солнце вымытыми стеклами окон, а сейчас был весь потемневший, и казалось, что там, за этими темными закопченными окнами никто не живет…

«Но кто-то ведь живет сейчас в нем…» — думала Валентина Ивановна и вскоре увидела бледное, как тень, лицо, мелькнувшее в одном из окон…

Но все равно дом этот казался ей каким-то очень нежилым и старым…

«Ох, сколько времени прошло! — сокрушенно вздохнула Валентина Ивановна. — И где-то сейчас все мои подруженьки?.. Надя развелась… Нина Макарова — третий раз замужем… Ира Шишова — мать-одиночка…»

Прервав ее размышления, вдруг как-то очень непривычно зазвонил колокол в соборе неподалеку. Раньше она почему-то не слышала звона колоколов здесь. А в этой комнате, видимо, слышнее, потому что она расположена со стороны собора…

Колокол бил нудно и долго. Звон был короткий и быстро таял в городских каменных кварталах…

«Вот ведь как… Служба где-то идет…» — подумала Валентина Ивановна и вспомнила рассказ бабушки, что отец у нее был набожный и дочку все в церковь гнал. Даст денег на свечи, а она к Богу имела свое особое отношение. Не было в ней подлинной веры. Любила все больше по Москве гулять. В церковь не шла. Конфет, бывало, накупит и гуляет себе по Сретенке, глазея на богатые витрины… А домой придет, отец подзывает дочку к себе, темечко у нее понюхает и говорит:

— Не была ты в церкви!

— А почему ты знаешь?

— А потому, что не пахнет ладаном, не перекрестил тебя батюшка…

«Озорница была бабушка…» — улыбнувшись, подумала Валентина Ивановна и снова застучала на машинке…

А тут вновь Ушкин явился. Весь сияет. Не выдержал переполнявшего его восторга, засмеялся с кашлевым прострелом, сверкая лошадиными зубами:

— Ну все, дорогая Валентина Ивановна! Кончились наши муки… Последний вариант принес… Последнюю хотелку…

— А это в корзину? — с досадой спросила она. — Сколько пустой работы делаем, Николай Сергеевич!

— Ну, ничего, ничего, дорогая! — весь полный жизни, утешал Ушкин. — Это уже надолго…

— Надолго ли? — с укоризной спросила Валентина Ивановна.

— Нет ничего постояннее временного! — захохотал Ушкин. — Все наши неудобства в этой жизни — временные…

И даже попытался вновь игриво обнять Валентину Ивановну, но она резко отстранила его.

— Не надо шутковать, Николай Сергеевич! Я ведь мать двоих детей!.. — А сама так выразительно на него посмотрела, так ей хотелось сказать: «И что же ты такой недотепа?..» — Но промолчала.

— Ну что вы, что вы, Валентина Ивановна?! — вскричал уязвленный и перепуганный Ушкин. — Я к вам со всем своим большим уважением, а вы…

— Я знаю, я знаю, Николай Сергеевич, — смущенно сказала Валентина Ивановна, огорченная, что не сдержалась и нагрубила начальнику.

Ушкин удалился. А Валентина Ивановна долго еще печатала, и даже задержалась на час после работы, словно бы отрабатывая перед совестью своей невольную грубость…

Все уже разошлись по домам. А Валентина Ивановна, все еще красивая и стройная, хоть и седая совсем, пошла в обход по родному дому. Захотелось ей вдруг весь дом осмотреть сразу.

Чинно и величаво поднималась она по ступеням лестничных маршей, шла по коридорам когда-то шумных и веселых коммунальных квартир, заглядывала в давно покинутые жильцами комнаты, мысленно здороваясь с уже умершими или где-то доживающими свой век людьми. И было ей почему-то хорошо на душе.

Нет! Что-то есть в родном с детства доме, в маленькой родине человеческого сердца, есть что-то такое, что наполняет человека силой и уверенностью в завтрашнем дне. То ли ушедшая череда поколений оставила здесь тепло и заветы свои любить все родное и дорогое с детства, то ли еще что-то, особое и тайное, что объяснить нелегко… Но чувствовала себя Валентина Ивановна все уверенней. Да, именно хозяйкой ощущала она себя здесь… Да! Она — хозяйка! Ибо хозяин тот, кто добр сердцем и душой, кто любит и умеет трудиться, кто желает людям добра и творит это добро…

Она шла домой с легкой грустью на душе. Вышла из подъезда в родной с детства двор. И хозяйский глаз ее отметил, что двор не прибран, хотя и покрыт асфальтом. И палисадник, посредине с высоченными деревьями, не ухожен. Земля не вскопана. Валяются бумаги и окурки. На асфальте двора жирные потоки масла и бензина от «Волг» начальников. Асфальт в этих местах размягчился, стал ядовито-голубым, и на нем видны четкие вдавленные следы подошв…