Дядьки - [22]
— Да… — задумчиво произнес он. — Значит, автоматически приравнивается к пидорасу? Так ты говорил?..
И тут вышедшие из немого ступора «уважаемые пацаны», точно соревнуясь в остроте издевок, принялись долбить ими Арарата со всех сторон. Дочь военных, укрывшись простыней и собрав одежду, молнией унеслась из комнаты и вклинилась в девичий круг. Арарат стоял, не в силах пошевелиться. Хотелось думать, что это сон и что он вот-вот закончится.
— Не ободрал язык, братишка? — с нарочитой заботой в голосе летело с одной стороны.
— Ты, наверное, шею качал, братан? — долетало с другой.
— Нет, пацаны, он туда, наверное, мороженое уронил случайно! — неслось с центра.
— А может, свою честь?
После каждого предположения поднимался оглушительный хохот, а в Арарате вскипала ненависть к себе, к этому окружению, к дочери капитана и почему-то к своим родителям. После этого провала Арарат не мог больше оставаться в Арменикенде, в Баку, в республике. Не мог поехать в Армению, потому как слухи о происшедшем дошли бы и туда.
Через неделю после случившегося чуткий к чужой беде дядя Лева дал Арарату денег, и тот уехал в далекую Тюмень, чтобы мы уже больше никогда не смогли увидеть его.
Помню еще дядю Гастела, двоюродного племянника бабушки Люси, сына ее кузины. Гастел женился в шестнадцать лет и уже к тридцати обзавелся выводком из восьми дочек. Многодетная бедность была фамильным гербом этого рода. Дед Гастела, Тигран, обзаведшись семерыми, скончался за неделю до юбилейного полтинника, сраженный ударом высоковольтного провода, который повис на абрикосовом дереве после ноябрьского урагана. Отец Гастела, Мгер, наплодив одиннадцать детей и разменяв четвертый десяток, стал вдруг по-черному пить, не дотянув до своего сорокапятилетия двух дней.
Гастел, будучи старшим сыном, тянул всю семью на себе, поклявшись никогда не пить и не заводить более одного ребенка. Первую часть клятвы он сдержал железно, не выпив за жизнь и бокала вина. Вторую нарушил ровно семь раз.
Его жена, Мариэтта, полная и печальная женщина с большой грудью и редкими зубами, была известна округе тем, что умела вправить вывих и вставить на место загулявший позвонок. В промежутках между родами и целительством она пилила мужа, обвиняя его в постоянной нехватке денег.
Приземистый и открытый человек, дядя Гастел слыл трудягой. Работоспособность его была поразительной. Мой дед Асатур, вкалывавший на трех работах и обремененный содержанием гостиницы, казался на его фоне тунеядцем. Гастел работал в две смены на трубопрокатном заводе, подрабатывал грузчиком в рыбном магазине, в отпускной месяц батрачил на сборе апельсинов. По выходным, вставая раньше зари, мотался в пригород за зеленью, которую продавал знакомым и соседям по цене вдвое дешевле рыночной. Он вообще использовал любую возможность для заработка. Тем не менее Мариэтта считала его лоботрясом и неудачником. Вслед за женой дядю Гастела стали донимать и его дети, обрушивая на отца поток претензий, а по большому счету попросту подражая матери. Гастел метался из стороны в сторону, брался за любое дело, сулящее хоть какие-то деньги, проклинал сон, урезанный им до пяти часов.
Доведенного нуждой до крайности, судьба связала его с барыгами из Шамхора. Дельцы выращивали мак, набивали бинты и варили ханку. За транспортировку и хранение наркотиков Гастел получал двести рублей в неделю. Раз в неделю к Гастелу приходили двое худощавых ребят в модных кожанках, спускались с ним в подвал, забирали товар и тут же расплачивались. Дела у семьи пошли в гору. Гастел забросил все подработки, оставил одну заводскую смену и с удовольствием отсыпался. Черный круг родового проклятия, казалось, был разорван. Мариэтта перестала поносить мужа. Вторя матери, умолкли и дети. Семья не вдавалась в подробности, откуда у отца деньги. Сытые и довольные, они не смели предположить неладное, страшась испоганить своими догадками сияние вдруг открывшихся перспектив. Только дядя Лева, знавший о делах Гастела, предупреждал того об опасности, просил образумиться, но все бесполезно. Гастел, презревший себя и рабское свое прошлое, не мог и представить себе возвращения к прежней жизни.
Спустя месяцев шесть, когда Гастела все чаще стало посещать ощущение, что так хорошо будет всегда, на каком-то участке отработанной барыгами цепочки произошел разрыв. Кого-то поймали, кто-то раскололся.
К Гастелу нагрянули ранним утром. Милиция, люди в штатском и понятые вошли в дом. Сонного хозяина стащили в подвал. Защелкали фотоаппараты, понятые расписывались под составленными протоколами, эксперты оценивали улов. Пятнадцать килограммов маковой соломки, четыре кило ханки, два килограмма гашиша.
Дядя Гастел сразу же признал свою вину. Тетя Мариэтта голосила в три горла, проклиная мужа растопыренной пятерней. Дочки подпевали матери слаженным хором и целили проклятья в отца. Окольцованный наручниками, ведомый милиционерами, он прошел мимо рычащей на него родни, не решаясь поднять глаз.
Учитывая неоспоримость улик и тяжесть совершенного преступления, суд над дядей Гастелом был скорым. Дяде присудили десять лет строгача.
Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.