Дядьки - [20]

Терпел неудачи с женщинами. Страстно желал их и сильно боялся. Крутой среди пацанов, в обществе красивой девушки он превращался в жалкое подобие человека, невнятно бормоча анекдоты и в одиночку над ними мыча сквозь зажатый рот. Редкие свидания заканчивалось полным фиаско. Между девятым и одиннадцатым анекдотом женщины предпочитали ретироваться, опасаясь за свой рассудок и тело. После, окруженный любопытным до интимных подробностей мужающим молодняком, он громко рассказывал, как страстно срывал с нее ажурные трусики и, не сумев кончить в четырнадцатый раз, засыпал на рассвете в обнимку с горячей красоткой. Неудовлетворенность личной жизнью компенсировал садистическим выкручиванием моих рук, жестоким трепанием щек и поднятием меня за уши. Оправдывался тем, что «мужчина должен привыкать к боли с детства». Сочувствующие «бедному сироте» тетки согласно кивали и никак не реагировали на мой жалобный писк и вой.

Неудачи Гамлета с женщинами горячо обсуждались в Арменикенде. Пока Налик служил в армии и проигрывал крупные суммы, амурные проколы Гамлета стали главной темой для разговоров. Гамлет, вдавливая голову в острые, как у Кощея, плечи, маниакально уходил от соседских расспросов относительно своей личной жизни. Потом запирался у себя на пару дней, шабил анашу и приходил в себя — то есть был готов прийти к бабушке, чтобы отъесться, постираться и сделать мне больно.

Где-то в тридцать дядя Гамлет сумел-таки жениться на лопоухой и некрасивой семнадцатилетней девице, которую нашел в необозначенной на карте деревне, где считали совершенно нормальным натирать новорожденного малыша крупной солью, чтобы, работая в будущем, он меньше потел. Кожа с выжженными порами и железами не справлялась с выделением токсичного пота и перебрасывала эту работу на перегруженные почки, которые к тридцати годам сморщивались и временами кровили. Большинство обитателей этого села мочились бурой и вязкой уриной, и никому почему-то не приходило в голову, что это патологично.

После женитьбы, разрубив гордиев узел безбрачия, а с ним и зажатость в отношении женщин, дядя Гамлет наконец-таки вытащил голову из-за плеч, стал больше улыбаться, звучно смеяться и внятно шутить. Мучить меня он тоже перестал, и эта перемена, кажется, далась ему труднее всего. Однако погоняло «Чяна» и жалостливое «бедный мальчик» прикипели к Гамлету навсегда, но это, судя по всему, его совсем и не беспокоило.

Был дядя Арарат, с вечной ухмылкой на треугольном лице и глазами как у нашкодившего подростка. Этот всецело принадлежал к завокзальной шушере, страстно чтил кодекс и любил повторять, что «мужчина, отлизавший у женщины, автоматически приравнивается к пидорасу» — считая эту сентенцию нерушимым и базисным законом мироустройства. Все мужчины, включая заядлых любителей орального секса, решительно кивали, дополняя коротким: «Базара нет, брат».

Однажды, накурившись в кругу завокзальных барыг, которые непременно собирались после этого под старым тополем и сидели на корточках, дядя Ара задел проходящего мимо пьяного мужика издевательским замечанием по поводу расстегнутой у того на брюках ширинки. Петлявший тип ответил что-то про «поссать». Моему дядьке, одурманенному перекуром, послышалось «пососать», причем в контексте просьбы со стороны пьянчуги. Этого оскорбления дядя Ара стерпеть не мог и что есть мочи въехал ногой в живот и в без того неустойчивого гражданина. Тот честно упал, потом встал, подтянул штаны и засеменил дальше. Когда южные сумерки уже поглотили город, а раскумаренные очередным косяком парни совсем забыли об алкаше с нечеткой дикцией и распахнутой матней и неуправляемо предавались смеху, появился он. Все еще петляя, но уже уверенней переставляя ноги, подошел к ним и встал. Облитый лунным светом, он походил на призрак.

— Тебе что, еще впиздячить? — лыбясь в его сторону, оскалился дядя Арик.

Тот ничего не ответил и продолжал стоять.

— Молчание — знак согласия, — ввернул кто-то из завокзальных и хмыкнул.

Дядя Арарат расшифровал эту фразу как инструкцию к действию и плотно подошел к молчуну, чтобы красиво исполнить апперкот. Когда Арарат слегка присел, намереваясь всадить неприятелю крюка, недвижный призрак рывком выбросил вперед руку, прочертил короткую горизонтальную линию и также рывком вернул ее на место, после чего что есть силы убежал. Наблюдавшие все это в замедленном действии обкуренные ребята подумали, что алкаш «зассал» повторного удара и потому слинял. Но вскоре им пришлось передумать. Обернувшийся на полусогнутых, Арарат, еле волоча ноги, пер к ним и что-то прижимал к животу. Когда он подошел ближе, завокзальная крутизна вмиг протрезвела. В трясущихся ладонях моего дядьки подрагивали сизые петли кишок, омываемые хлещущей кровью, черной в брызгах лунного света. Благо среди обкурышей сновали шустрики, которые быстро нашли машину, закинули стонущего Ару на заднее сидение и доставили в больницу.

Через три часа хирургического вмешательства подлатанного Арарата перевели в реанимацию. Из прежде вспоротого и уже зашитого живота торчали дренажные трубки — для оттока сукровицы. Спустя неделю Арика перевели в отдельную палату — дядя Лева вышел на главврача больницы, одарив того заверениями в дружбе и ящиком коньяка.