Двойной портрет - [2]

Шрифт
Интервал

Итак, в авантюрном сочинении были опробованы тема и приемы, которые Вс. Иванов использует столь блистательно и странно, что произведение, созданное по новому методу, останется непонятым и современниками, и потомками. Мне уже приходилось писать о романе "У"10, и потому надо в чем-то повториться, но в данном случае меня интересует то, что относится к "двойному портрету", не более11.

Судьба книги и ее восприятие осложнены изощренным художественным построением, "У" аллюзивен от начала до конца, и это создает главные трудности. Высказывались разные предположения о литературных источниках романа, с подсказки Шкловского поминались и Рабле, и Петроний, и Честертон. Между тем "У" ориентирован на современную советскую литературу, в первую очередь на книги самого Шкловского, упомяну лишь "Поиски оптимизма", "Zoo", "Технику писательского ремесла", возможно, "Гамбургский счет", а также статьи о творчестве С.М. Эйзенштейна12.

Желание опробовать чужие теоретические выкладки было бы слишком "лабораторным", притом, что Вс. Иванов чутко воспринимал именно теплорожденный момент настоящего: ведь и появление подобного замысла уже есть реакция на время. Вопрос "как жить?" стал самым важным. Многие вовсе не понимали, что жизнь меняется, а кто понимал, не разглагольствовал вслух. В литературной среде рассуждали о том, как писать, о чем писать, у кого учиться писать, чтобы верно отразить современность. Опыт классиков не отрицался наотрез, но рассматривался как недейственный ввиду иных социальных условий, а новых форм не существовало (или считалось, что не существует). Особенно определенно эти положения высказаны в книге "Техника писательского ремесла" 13.

В романе "У" проверка чужих теорий пародийно усложнена наложением цитаты на цитату, пародии на пародию. Вот пример, будто бы прямая отсылка: "Однажды, имея привычку для скорейшей ловли мыслей писать без знаков препинания, я ошибкой отправил рукопись в переписку, не просмотрев. Машинистка сама расставила знаки, а так как до сего она работала у В. Б. Шкловского, то рукопись приобрела вид плохо разваренного гороха. И что же? Редактор встретил меня услужливо: "Наконец-то вы прекратили суемудрствовать, перестроились, одолжили, а то, бывало, на фразе застрянешь - и заседание улетит. Не принимаю ваше прошлое за злонамеренность, но доказательство теперешнего моего утверждения: читай хоть одним глазом"14.

По виду - прозрачная шутка, но в ней заключен подвох: не только о литературном стиле, кормившем с десяток пародистов, речь. Тут и отсылка к конкретной книге "Эпилог", где сказано следующее: "Эта вещь печатается с подлинника, написанного Лазарем Зервандовым по моей просьбе.

Я только исправил падежи и расставил знаки препинания, чем, может быть, сблизил стиль Зервандова со своим"15. И это не все: тут же накладывается другая полушутка-полуутверждение Виктора Борисовича, которая ходила в устном преимущественно виде. Шкловский любил рассказывать, как "развалил" одну редакцию, выучив сотрудников, в частности машинисток, писать художественную прозу16. Так построен роман "У", и чтобы разобраться в нем, надо знать пародируемые тексты, в основном тексты Шкловского. Понял ли это Виктор Борисович, когда читал роман "У", извлеченный из архива много позже смерти автора? О чем он думал тогда и что стоит за похвалой: "Книга стилистически очень сложно написана. В середине есть полемика со мной, что я отмечаю просто для аккуратности"?17

Разглядел ли он "двойной портрет"? Ведь главными героями романа Вс. Иванов делает себя и Шкловского, повторяя удавшийся опыт на более высоком уровне. В портрете Черпанова легко узнается сам романист, со "сконсовыми усами", которые он носил во времена "Серапионовых братьев"18, с привязанностью ко всякого рода "вещичкам", "излишностям": цепочкам, ножичкам и прочему (об этой привязанности писали мемуаристы, эту привязанность он опять высмеял в "Похождениях факира"). При характеристике Черпанова упоминается и "провинциализм"19.

Доктор Андрейшин - столь же узнаваемый Шкловский: характерный жест рукой, сопровождающий движение мысли, три способа аргументированного спора, ничем не скрепляемый поток цитат, "оживление" оппонента похлопыванием по затылку или щеке20, множество отсылок к произведениям и поступкам Шкловского.

Вот хотя бы неудачная любовь доктора Андрейшина к Сусанне. Как всей России были известны скандалы Виктора Борисовича, творимые на эстраде, так всему эмигрантскому Берлину была известна история любви Шкловского и Эльзы Триоле. Шкловский написал "Zoo", где об этой любви повествуется подробно, возвышенно и прекрасно, в "У" обыгрываются некоторые мотивы книги. Но высмеиваются здесь не только чужие, но и собственные сочинения - одно из безумств доктора Андрейшина напоминает об "Иприте": "Лезьте сюда, Егор Егорыч, я стою на достаточной высоте, чтобы не отравиться. Газы идут в долину", - восклицает Андрейшин, производя разгром в чужом чулане и вместо бомб взрывая банки с провизией21.

Автор не проявляет излишней жалости к другу (будто напоминая положения из книги "О теории прозы", что искусство внежалостно), но и себя рассматривает пристально, саркастически: так, Черпанов всякий раз пересказывает свою биографию по-иному. И окружение героев узнается: это пародийно представленная литературная среда. В Сусанне (имя которой опять-таки отсылает к "Иприту") и Людмиле Мурфиных угадываются Л. Брик и Э. Триоле, разоблачен комментаторами романа и П. П. Крючков - секретарь Горького22.


Рекомендуем почитать
Коды комического в сказках Стругацких 'Понедельник начинается в субботу' и 'Сказка о Тройке'

Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.


«На дне» М. Горького

Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.


Словенская литература

Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.


«Сказание» инока Парфения в литературном контексте XIX века

«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.


Сто русских литераторов. Том третий

Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.