Двойное проникновение (double penetration). или Записки юного негодяя - [49]

Допрос вел добродушный следователь в пышных усах, его фамилия – Кржемилек, совсем как у гномика из детской сказки. Он попросил рассказать, что я знаю о случившемся в моем номере сегодня: подозрительно не упомянул, что расследует убийство. Стараясь как можно тщательнее подбирать слова, я изложил следующую версию. Я приехал в Прагу, чтобы встретиться с представителем масонской ложи «Роза и крест»; когда я вселился в номер, то обнаружил, что за мной кто-то следит; мои преследователи вломились ко мне и потребовали, чтобы я свел их с масонами; они хотели предложить масонам купить некий нацистский артефакт, привезенный с Украины; я сбежал из гостиницы, сделав вид, что съехал, и неделю пережидал в Radisson’e, надеясь от них отделаться, а когда вернулся в номер, где должна была состояться встреча с масонами, снова обнаружил нацистов: все это время они продолжали выслеживать меня; они поднялись ко мне, где я сообщил им, что встреча произойдет именно здесь и сейчас, после чего, оставив их в номере и не дожидаясь представителя ложи, ушел, сообщив о своем местоположении портье в надежде, что масоны сами меня найдут.

В отличие от мундирного человека Басманова у меня на Родине, чешский Мегрэ совершенно не удивился, что в истории фигурируют масоны, тщательно записал название ложи, уточнил у меня, как я с ними связывался, и попросил меня в заключение раздеться и продемонстрировать свою мускулатуру. Увиденное явно его не впечатлило. Кржемилек долго фыркал в усы и наконец выдавил: «Не можно, абсолютно не можно» (видимо, подразумевая мои физические возможности убивать людей голыми руками), долго извинялся за доставленное беспокойство и предупредил, что свяжется со мной, если в ходе следствия возникнут дополнительные вопросы, снял отпечатки пальцев и отпустил меня.

Допрос закончился в два часа ночи, полицейские довезли меня до отеля, я поднялся к себе в номер, но не смог оставаться там один; меня вдруг охватила вязко-гнетущая депрессия, словно компенсация за эйфорию во время расправы над хохлами. Так что я вышел на улицу и отправился на Вацлавскую площадь: окунуться в человеческий поток и отогнать мысли о собственном абсолютном одиночестве.

На площади какая-то девица всучила мне флаер стриптиз-клуба «Голдфингер», от нечего делать решил туда сходить: деньги есть, почему бы не развлечься? Клуб располагался в здании бывшего театра, отчего атмосфера чувственной распущенности была приправлена изрядной долей шутовской буффонады: не только танцы у шеста, но и бурлеск-шоу, бабл-данс, танец живота, инфернальный стриптиз со змеями и «Шокирующая Азия» – я чувствовал себя, словно в зоопарке, где выставляли все виды женского соблазна.

На танцполе, где специально обученные девушки отрабатывали танец gо-gо, я увидел ту самую смазливую чешку, с которой встречался в штаб-квартире Мальтийского ордена. Или я стал сентиментален, или она еще больше похорошела – во всяком случае я решил использовать шанс попробовать, какова эта женщина на самом деле. Я пристроился к компании, с которой отдыхала Михаэла – так, оказывается, звали чешку, – и уже через десять минут сидел с ней за столиком и угощал ее шампанским. Она была доступной, словно бесплатный товар по рекламной акции, и позволяла моей правой руке делать с ней что угодно. Через двадцать минут Михаэла проглотила мою сперму в туалетной кабинке и призналась, что готова на большее, если я ей заплачу. Пока она демонстрировала мне свои навыки природной шлюхи, я невольно думал, что у любого удовольствия есть своя цена: какую мне предстоит заплатить, узнаю утром.

Перед тем как отправиться к себе, я повел Михаэлу в бар выпить и там познакомился с двумя примечательными людьми, которые в дальнейшем изменили ход всей моей истории. Антон и Вадим, художник и отставной военный; их объединяло то, что оба они были русскими и убийцами одновременно. Интересное сочетание, согласитесь: дело в том, что в отличие от рационально устроенных западных людей, наши люди не умеют канализовать собственные страхи, и те превращаются в паранойю, когда человек перестает различать, живет он в реальном мире или в вымышленном. Что Вадим, что Антон – оба были одержимы теорией зла, которое якобы окружает их повсюду.

Но о них потом, сейчас же, кроме Михаэлы, ничего важнее для меня не существовало: я был, как сжатая пружина, вибрировал, словно перегретый паровой котел; еще одна задержка на пути к постели – и я бы взорвался. Даже сейчас думаю об этом, и сердце учащенно бьется, а память услужливо подсовывает воспоминания об упругой молодой плоти, неутомимой в желании любой ценой без всякого стыда получать удовольствие, истекая жгуче-жарким соком жадного кожаного моллюска в средокрестии всех членов ее гибкого тела.

В перерывах между любовными актами мы обменивались информацией друг о друге, словно два сообщающихся сосуда, перетекая в воспоминания друг друга капельками сверкающей ртути желаний узнать друг друга получше. Михаэла окончила колледж и вот уже три года работала секретаршей; жалованья не хватало, поэтому она несколько раз в месяц приторговывала собой, не считая это зазорным. Рассчитывала скопить немного денег на поездку в Америку, мечтала оказаться в Нью-Йорке, пройтись по Бродвею и посмотреть мюзиклы «Кошки» и «Волосы»: смешные мечты, по-моему, ничем не лучше, чем у Анжелы из Москвы, – но я их легко мог осуществить, о чем тут же и сообщил ей, чтобы крепче привязать к себе.