Дворянские поросята - [36]

Старшие шли с серьезными, озабоченными лицами, взвешивая в уме свою подготовленность к возможным вызовам преподавателями для проверки и оценки их знаний. Младшие разбегались по классам, по дороге задирая маленьких пансионеров, дергая их за хвосты белых парусиновых косовороток. Дразнили их складывая губы дудочкой:

- У-у порося! У-у п-орося, купила баба пидсвин-ка. - Или вместе с обижаемыми окружали маленького сына Губернатора и повторяли хором, мстя за Гаврюшку: (После успешного приема Царя в 1911 г. в Чернигове, Губернатор действительно получил пост Министра Внутренних дел.)

- Такой м-а-л-о-й, а УЖЕ сын Губернатора, - на что тот, гордо выпятив нижнюю губу парировал:

- Папа будет Министром. (Губернатор, проезжая в коляске по городу, остановился, чтобы прочесть нотацию 12-летнему Гаврилову, не снявшему для его приветствия, фуражки; затем заставил гимназическую администрацию прислать провинившегося в Губернаторский дворец на Десне, с извинениями.)

Директор Гимназии Е. был высокого роста брюнет с правильными чертами красивого лица, с карими глазами, черной, пушистой девственной, бородой, на две стороны. По его же словам в одном из классов, он не разрешал парикмахерам даже дотрагиваться ножницами до нее, несмотря на то, что одна сторона бороды была немного короче другой. Хорошо сложенный, достаточно полный "для представительства" в своем чине Действительного Статского Советника, всегда хорошо одетый, он был точным образом "барина". Его любили, уважали и гордились им. Он преподавал психологию и логику в старших классах; говорил немного в нос с паузами, медленно подбирая слова. По определению учеников "говорил по разделениям".

Инспектор классов С. рослый, плотный, усатый, с живыми умными глазами, дельно вел административную часть Гимназии, оставляя барину-Директору представительство главы среднеучебного заведения.

Кулыга, большеголовый учитель математики, возраста и роста среднего, с глазами выпуклыми и вечно маслянистыми, с крупными губами, садился за кафедру и, выбирая кого из учеников вызвать отвечать заданный урок, всегда, не то кряхтел, не то откашливался, потирал свою скудную рыжую бороденку, как бы решая сложную задачу. Он преподавал свой предмет заранее подготовившись к уроку по учебнику.

Чтобы оттянуть время вызова учеников для проверки их знаний, кто-нибудь, обыкновенно с задней парты - места уготованного малоуспевающим - передавал холостяку Кулыге поклон от Зины, Нины, Маруси, Кати - неважно от которой, но от одной из них по выбору передающего привет.

Кулыга клал перо, поднимал засветившиеся глаза и расплывался в широкую улыбку.

- Ну, как она поживает?

Он немного смущен; рот его полуоткрыт; лицо становится лицом банщика.

- Она просила узнать как Вы, Николай Васильевич, поживаете и согласны ли Вы прийти к ней на свидание? - плетет сугубую ложь хронический двоечник по предмету, прозванный Кулыгой "знаменитым математиком".

- Я знаю, она мне писала на прошлом гимназическом балу, - его улыбка становится еще шире. - Скажите ей, после экзаменов... сейчас я очень занят. Он откладывает свидание, не подозревая, что все записки писались этим же самым "знаменитым математиком".

Преподаватель словесности Колотовский сумел заинтересовать своим предметом старшие классы Гимназии. Непрестанной проверкой он заставлял всех твердо выучивать заданное. Иногда он прибегал к хоровому заучиванию трудных, громоздких баллад всем классом. Ученикам нравились слова: "Не знаем, мы только плачем и взываем, О, горе нам рожденным в свет...". Не только потому, что эта строфа ("Ивиковы журавли" Жуковского) легко запоминались в дружной декламации, но и потому еще, что когда преподаватель опаздывал в класс являлся надзиратель с вопросом: "Почему нет учителя?". Этого только и ожидал озорный класс, чтобы тут же затянуть: "Не знаем, мы только плачем и взываем, О, горе нам, рожденным в свет!". Надзиратель - он же щегол, таращил глаза.

Колотовский, высокий и худой, говорил глухим баском или, по выражению гимназистов, бубнил. Когда пришло время изучать звукоподражание словами ("Перед Судилищем Миноса", Исповедь вола). "И м-м-ы грешны-ы. Том-м-у-у лет пять, когда корм-мы-ы нам были х-уууды", класс дружно гудел, нажимая на ы-ы-ы больше, чем нужно, так что словесник начинал настороженно мигать своими темными глазами. А когда за этим следовали слова описывающие тишину:

"Полночной порой, в болотной глуш-ши чуть слышшно, бесш-шумно ш-шурш-шат камыш-ши, класс шипел, поглядывая друг на друга с озорством в глазах.

Колотовский пробудил в учениках желание читать русских классиков, давая сложные темы для домашних сочинений исполнение которых, требовало не только поверхностного знакомства с фабулой рассказа, но и точной характеристики лиц изображенных автором.

Опытный преподаватель часто напоминал ученикам о том, чтобы они следили друг за другом в правильности русской речи. Сколько было смеха, даже некоторого легкого издевательства над одним учеником из местных коренных хохлов, который "споткнулся" сказав "Капитанская дочка".

Учитель немецкого языка, Ененц, молодой, с торчащими рыжими усами, быстро и бегло говорил по-русски, хотя иногда заплетался в оборотах речи. Ради смеха, ученики не исправляли его ошибки. Гимназист, нарушивший разговором занятия в классе, выслушал такой выговор немца: