Дворянская семья. Культура общения. Русское столичное дворянство первой половины XIX века - [52]
Ребенок перенимает у родителей и воспитателей манеру поведения, воспринимая их действия как норму. П.А. Клейнмихель ругался при сыновьях, учил их драться с малолетства, а когда они начали разговаривать, то стали и ругаться. А.И. Дельвиг был свидетелем такой неприятной сцены: подойдя к младшему сыну, бывшему на руках у кормилицы, Петр Андреевич сказал ему «Мишка, бей ее (т. е. кормилицу), хорошенько бей» и, взяв его ручонки, бил ими по щекам кормилицы[517]. К сожалению, это не единичный случай. В первой половине XIX века уважительное отношение к крепостным людям было редким явлением. Например, генеральша Рытова отчаянно баловала свою внучку, Лизу Толстую. Когда ребенок уже научился стоять на ножках, она ставила ее на стол, подводила к ней няню и говорила: «Обидела тебя эта хамка, обидела? А ты, матушка, сними с ножки башмачок и дуй ей по морде… бей, бей крепче!» И девочка, воспринимая указания бабушки как образец поведения, била старушку-няню по лицу, а генеральша смеялась[518].
А.И. Дельвиг описывает еще один пример дурного поведения матери, а следовательно, и ее дочери: графиня А.С. Толстая вышла замуж в 1840 году за профессора Казанского университета Иванова, прижила с ним двоих детей и оставила его. Воспитанием детей она не занималась, и «дочь ее двенадцати лет кокетничала со всеми подряд до неприличия»[519].
Павел Петрович Вяземский признавался, что многое воспринял от своего отца: «дух критики воспитан был в нас отцом моим с детства». В возрасте семи лет Павел даже критиковал в своей тетради «Евгения Онегина»[520].
Собственным примером родители транслировали подрастающему поколению определенные жизненные установки. Если же уроки поведения были усвоены неверно, то высший свет отвергал этих молодых людей. Репутация и честь высоко ценились, а пренебрежение хорошим тоном и моралью порой не только осуждалось общественным мнением, но могло навлечь на провинившегося немилость со стороны государя.
Иногда в мемуарах или в художественной литературе можно найти семейные прозвища детей либо особые формы обращения к ним. Льва Николаевича Толстого, например, в детстве звали «Левка-пузырь»[521]. Князь П.Н. Оболенский свою дочь Варвару звал «Барбуха»[522]. Великого князя Николая Николаевича (сына Николая I) звали «Низи», великую княжну Ольгу Николаевну – «Оли», Александру – «Адини»[523]. Евдокию Петровну Ростопчину в семье называли «Додо́», как она сама себя прозвала в раннем детстве[524]. Ивана Петровича Мятлева звали в семье «Ишкою»[525]. А.И. Герцена в детстве звали Шушкой[526], а Татьяну Пассек в доме княгини Хованской – Темирой[527]. Детей было принято называть по-французски, как, например, Григория Печорина, которого дома звали «Жорж» (мы впервые встречаем это имя у Лермонтова в «Княгине Лиговской»), хотя имя его сестры не стали менять на иностранный манер, а называли ее ласково «Варенька»[528].
Родители также выказывали свою любовь к детям в нежных обращениях к ним: «любезные и милые детки»[529], «душа моя»[530], «мой ангел»[531]. Князя Андрея Болконского отец всегда называл в третьем лице («князь Андрей»)[532]. Сердясь на своего сына, декабриста К.Ф. Рылеева, отец Федор Андреевич обращался к нему в письме подчеркнуто вежливо: «любезнейший мой Кондратий Федорович»[533].
А.И. Дельвиг писал, что его младшего брата сначала назвали Николаем. Ему было лишь 5 месяцев, когда умер их отец, и в память об умершем все звали его Ванечкой – пока его не произвели в офицеры и он сам не воспротивился этому имени[534].
В 1826 году Пушкин написал Павлу Вяземскому стихи для альбома, в которых назвал его «душа моя Павел».
С тех пор в семье мальчика так и прозвали, а до того называли строками из эпиграммы А.Е. Измайлова на Павла Свиньина: «Павлушка – медный лоб (приличное прозванье!) / Имел ко лжи большое дарованье». Пушкин оказал некоторое влияние на Вяземского-младшего – например, научил его боксировать по-английски. Павел с охотой боксировал со всеми желающими и не желающими на детских балах, отчего его перестали возить на семейные праздники. Мать запрещала детям даже прикасаться к картам, а вот Пушкин научил его игре в «дурачки» – они играли на визитных карточках, оставшихся с Нового 1827 года[536].
Если дети по какой-либо причине находились далеко от родителей – будучи в учебном заведении или же когда взрослые уезжали за границу на лечение, – надлежало регулярно писать родителям письма. Для подобных посланий существовали определенные стандарты – например, для изъявления чувств привязанности и почтения использовались традиционные обороты: «целую ручки», «прошу благословения» и так далее. У эмоциональных детей, сильно привязанных к родителям, этикетные формулы присутствовали вперемешку с переживаниями из-за расставания с ними. Например, в письмах к родителям маленькая Ольга Дмитриевна Воеводская называет их «душечка, ангел мой Мамаша!», «ангел папаша!», «душка папа». Ребенок так соскучился по родным, по дому, что в одном из писем не в силах сдержать душевной муки: «Ангел мой Мамаша!! Ангел! Приезжайте ради Бога ко мне, я всякую минуту, всякий час думаю об Вас. Иной раз так сделается скучно об Вас когда вспоминаю об доме даже и заплачу, а иногда и весело. Когда я писала это письмо так мне так скучно было я и плакала»
