Дворец райских наслаждений - [261]

Прошел уже месяц с того великого августовского дня, когда передовые гвардейские отряды сикхов ворвались в Водяные ворота Старого города, ознаменовав окончание осады, однако в посольстве ничего не изменилось. Казалось, спасенные не хотели возвращаться к нормальной жизни, желая как можно дольше сохранить обстановку, свидетельствовавшую об их героизме, смакуя воспоминания о том беззаботном отношении, которое, как им казалось, они проявляли к мощи императорских армий. Привести посольство в порядок было все равно, что уничтожить память о подвиге осажденных, обесценить образ мучеников и мужественных воинов, которыми они теперь себе представлялись. Даже те из дипломатов, которые решили надеть прежние костюмы, жуя сигары, чванливо выхаживали в огромных широкополых шляпах, обвешанные кобурами, из которых торчали рукояти револьверов. Было ясно, что должно пройти некоторое время, прежде чем леди Макдональд снова сможет принять на балу в своем некогда милом саду представителей великих держав.

Несмотря на все это, посольство работало. Первый и второй секретари деловито сновали между палаток, в которых устроили свои кабинеты, таская телеграммы и меморандумы на подпись послу. С маленькой лужайки, приютившейся за домом посла, время от времени доносилось успокаивающее постукивание крокетных молоточков и шелест женских голосов. Даже последствия осады не могли полностью сорвать с англичан привычную маску невозмутимости и спокойствия.

Раскинувшийся за стенами посольства город дрожал от напряжения. Гостей столицы, привыкших к шуму и гаму, столь свойственным улицам китайских городов, поражала странная окутавшая столицу тишина и полное отсутствие китайцев. Жители укрылись в домах. Те немногие, кто осмеливался выходить наружу, спешили по своим делам, склонив головы и вперив взгляды в землю, будто желая стать невидимыми. У них были все основания для опасений. Мало кто избежал грабежей, начавшихся сразу после того, как с города сняли осаду. Армия победителей решила взять от победы все. Особенно боялись немцев с шипами на шлемах. Германцы срывали с китайцев шелковые одежды, раздевая прохожих донага, поэтому несчастным приходилось ползти домой голышом. Иногда, обчистив прохожего, солдаты гнали его на принудительные работы, где ему в компании других бедолаг приходилось чинить стены, или заставляли нести в лагерь скарб, награбленный за время дежурства. Ни одна женщина не смела выходить на улицу. Те из дочерей и любимых наложниц, которым удалось избежать надругательства в первые дни грабежей и обысков, прятались в подвалах и на чердаках.

Улицы оказались в распоряжении армий победителей. Тишину то и дело прерывал гулкий грохот военных оркестров и печатный шаг разодетых в форму солдат. Каждая страна старалась превзойти остальные в помпезности и блеске, словно это могло дополнительно подчеркнуть величие той роли, которую каждое из государств сыграло в снятии осады. И, как обычно бывает в подобных случаях, европейцы превращались в карикатуры на самих себя. Маршировали грозные британские солдаты, одетые в щеголеватую форму цвета хаки, сержанты, рыча, гавкали ненужные команды; бодро шагали французские матросы и итальянские стрелки, чей элегантный вид был не в силах скрыть ни хромающей дисциплины, ни сияющих весельем лиц; русские хмурились, американцы надвигали на глаза кепи, проходили парадом австрийцы. Немцы, которые прибыли только к окончанию боевых действий, выглядели самыми грозными. Цокали копыта коней уланов, с деловитым видом скакавших по хутонам, гренадеры с примкнутыми штыками маршировали по улицам, выбивая тяжелыми сапогами ритм вагнерианской арии отмщения. И только лишь японцы избегали подобных демонстраций силы и мощи. Кучки японских солдат время от времени останавливались на улицах, покорно провожали настороженными взглядами парады и шли дальше по своим делам.

А в самом сердце Запретного города генералы союзных армий устроили штаб. Вдовствующая императрица бежала со всем двором, задержавшись лишь для того, чтобы утопить в колодце наложницу своего племянника. Офицеры, покуривая трубки, бродили по разграбленным дворцам, поражаясь величию и строгости очертаний брошенной повелительницей твердыни.

Очень немногие дипломаты, сохранившие остатки здравого смысла и верившие в благотворное влияние культуры и цивилизации, которую они представляли, разошлись по своим посольствам и вновь погрузились в успокоительную рутину работы. Несмотря на то, что теперь канцелярия представительства Великобритании располагалась в палатке, в стуке телеграфного аппарата дипломаты слышали далекий голос грозной империи, которая, как они полагали, была выше кричаще безвкусного празднества, скрывавшего за собой грабежи, публичные казни, жажду наживы и бесчинства, творившиеся в городе, который они успели полюбить, бесчинства, покрывшие позором победителей и унизившие побежденных. Работникам посольства, отвечавшим на официальные запросы парламента и правительства, хотя бы на время удавалось забыть о чувстве собственного стыда, перья скользили по бумаге, аккуратно выводя взвешенные, набившие оскомину формулировки, принятые в международных дипломатических кругах.