Дворец райских наслаждений - [207]

* * *

В это время мандарин, точно так же как и Элен, рассматривал трубку. Обычно он курил опиум у себя в покоях и редко когда изменял привычке, однако после получасовой беседы с Железным Ваном мандарин чувствовал, что ему надо успокоиться. Он терпеливо ждал, когда Фань Имэй подготовит ему трубочку, с удовольствием любуясь на гибкую фигурку девушки, которая, опустившись на ковер на колени, возилась с опиумной пастой.

Мандарин сидел, вернее, полулежал в кресле во «Дворце райских наслаждений», расположившись в великолепно обставленном павильоне майора Линя. Время от времени мандарин проводил во «Дворце» встречи, которые, согласно официальной точке зрения, на самом деле никогда не имели места. Он никогда не разрешал Железному Вану являться к нему в ямэн на официальную аудиенцию, ну а мандарин, в свою очередь, вряд ли мог позволить себе беседу в закусочной. Так что павильон служил полезной, пусть даже и спорной альтернативой.

Железный Ван, как обычно, был резок, заносчив и то и дело начинал угрожать, нахально глядя поросячьими глазками в глаза мандарину. Разбойник сидел очень близко, и Лю Дауган явственно чувствовал, как изо рта головореза воняет чесноком.

— Ты меня обманул, братец Лю, — прошипел разбойник. — Ты отдал мне не всех христиан. Верно?

— Я отдал всех, кого нашел, — спокойно ответил мандарин, чувствуя, как внутри него все содрогается от ярости. — Неужели пятнадцати голов недостаточно, чтобы удовлетворить твои аппетиты?

— Мои люди рассказали, что иноземцев было больше. Доктор. Его женщина. Дети. Почему их не казнили на площади? Где они?

— Майор Линь, — повернулся мандарин к помощнику. — Почему дайфу и его семью не сопроводили на место казни вместе с остальными?

— Когда мы прибыли в миссию, да-жэнь, они отсутствовали, — ответил майор Линь. — Мне было приказано доставить на казнь только тех, кто был в доме.

— Не хотите ли вы сказать, что кто-то позволил доктору и его семье бежать? — недоверчиво воскликнул мандарин. — Дом был окружен войсками и сотнями боксеров. Эти христиане и впрямь волшебники, коль скоро им удалось раствориться в воздухе. Несмотря на помощь богов и бдительность ваших людей, Железный Ван, иноземцам все-таки удалось улизнуть! Изумительно!

Железный Ван что-то пробурчал себе под нос и протянул Фань Имэй опустевшую чашу, чтобы она налила ему еще вина.

— Ты что, братец Лю, играть со мной вздумал?

— Что это значит, Железный Ван? Вы мне угрожаете?

Разбойник наградил мандарина долгим взглядом, брошенным из-под кустистых черных бровей.

— Ну а заморский дьявол, которого ты допрашивал?

— Ma На Сы? Он умер.

— Я это слышал. Он успел рассказать, где спрятал оружие?

— Увы. Несмотря на пытки, мне не удалось развязать ему язык. Видимо утратил былую сноровку.

— Ты снова со мной играешь, братец? — улыбнулся Железный Ван.

С проворством, удивительным для человека такой комплекции, он вскочил и схватил свой огромный топор. Ловко взмахнув оружием, Железный Ван обрушил удар на один из лакированных стульев, разрубив его вместе с подушкой на две аккуратные половинки.

— Почудилось, что под стулом крыса, — пояснил разбойник в повисшем молчании.

— Майор Линь, — промолвил мандарин, — проводите гостя до ворот, или же в публичный дом, или же туда, куда он намеревается отправиться. После этого прикажите сержанту взять солдат и обыскать город и округу. Пусть ищут пропавших христиан, покуда не найдут. Наш друг желает получить их головы, а мы не хотим его разочаровывать. Ну как, Железный Ван? Вы довольны?

— Пока да, — ответил разбойник. — Ты не думай, братец, я за тобой внимательно слежу.

— А я за вами, — отозвался мандарин. — Разумеется, с самым глубоким уважением.

К счастью, разговор на этом закончился. Железный Ван и майор Линь ушли. Мандарин принял у Фань Имэй трубку, но зажечь ее не дал. Вместо этого он протянул пухлую руку, взял девушку за подбородок и внимательно вгляделся в ее лицо.

— Ты настоящая красавица, — наконец произнес он. — В отличие от отца. Он красотой не отличался. Но у тебя умные глаза. Совсем как у него.

Фань Имэй окоченела, чувствуя, как заливается краской. Перед глазами предстал яркий образ отца, склонившегося с кистью над свитком у себя в кабинете.

— Вы… вы знали моего отца? — запинаясь, пролепетала она.

— Очень близко, — ответил мандарин и мягко улыбнулся, увидев смущение девушки. — Долгие годы мы были очень дружны. Милый Цзиньхуа. Я вижу его сейчас столь же ясно, как и в тот день, когда сорок лет тому назад впервые встретил его в лагере генерала Цзэн Гофаня.

Фань Имэй поймала себя на том, что вцепилась в краешек ковра, чтобы унять дрожь.

— Так, значит, он обо мне не рассказывал? — продолжил мандарин. — Неудивительно. Мой любезный друг Цзиньхуа всегда вел себя несколько странно. Другой бы начал хвастаться знакомством с высокопоставленным чиновником. Но только не твой отец. А может, он не хотел вспоминать о своей молодости, о службе в армии. Ужасные были времена.

Он говорил тихо, задумчиво, словно рассказывая ей историю давно минувших времен:

— Он ведь тебе никогда не рассказывал о великом восстании? А о том, что он был солдатом? Тоже нет? Что ж, честно говоря, особыми воинскими талантами он не обладал. Он всегда был скорее поэтом, нежели воином, и никак не мог смириться с кровопролитием. Он верил… Впрочем, не будем. Как я уже сказал, времена были ужасные. Но войскам нужны свои поэты, чьи слова придают людям мужество или же напоминают о родном доме, когда мы сражаемся вдали от милых сердцу мест. Я слышал об одном из твоих талантов. Ты хорошо играешь на музыкальных инструментах. Должно быть, ты унаследовала этот дар от Цзиньхуа. Мы провели вместе немало вечеров у походных костров, под дождем, после поражений, и нам дарили радость звуки лютни, на которой играл твой отец. Мы смеялись и забывали о страхе. Я не видел его долгие годы. Немало я пробыл в Шишане, прежде чем узнал, что он здесь живет. Мы несколько раз встречались. Гордый был у тебя отец. Никогда не ползал на коленях перед сильными мира сего, никогда ни о чем не просил, но вот однажды вечером, кажется за год до эпидемии, когда мы встретились и вместе пили вино… Бремя прошедших лет пало с наших плеч, и мы вновь стали хунаньскими молодцами. Славный был вечер.