Дворец райских наслаждений - [202]

— Смерть иноземцам! Спасем Цин! — заорал кто-то в толпе, но крикуна не поддержали. Дивящийся народ, в массе своей, хранил молчание.

Маленькая группка пилигримов, распевая гимн, шла навстречу мученической смерти.

* * *

В тот день они проспали допоздна. Когда Нелли и Аиртон встали, дети еще спали. Доктор глянул на часы. Было уже давно за полдень.

— Дай им еще поспать, Эдуард, бедняжки так устали, — сказала Нелли.

Супруги привели себя в порядок. В углу комнаты возле вместительного ночного горшка стояла бадья, до краев заполненная водой, в которой плавал ковш. Аиртон и Нелли оделись и сели на кровати. Делать было больше нечего.

— Мне немножко хочется есть, — промолвила Нелли. — Как ты думаешь, можно попросить эту ужасную женщину приготовить нам покушать?

Как оказалось, в этом не было никакой необходимости. Выглянув за дверь, доктор обнаружил в пустом коридоре стул, на котором кто-то оставил поднос. На нем стояли чашки, маленькие деревянные коробочки с засахаренными фруктами, маньтоу[42] и чайник в емкости с горячей водой.

— Завтрак в номер? — спросила Нелли.

— Угу, — угрюмо отозвался доктор и налил себе чая.

— Любовничков не видать?

— Нет, — ответил Аиртон.

— Ну что ж, думаю, нам надо просто сидеть и ждать. Больше нам ничего не остается, — промолвила Нелли. — Кто-нибудь непременно о нас позаботится.

— Ага, — сказал доктор, но его мысли блуждали где-то далеко.

В дверь постучали. На пороге стоял Генри. На лице мужчины застыло мрачное выражение.

— Доктор, думаю, вам лучше пойти со мной. Вы должны кое-что увидеть. Однако, миссис Аиртон, возможно, вы сочтете за лучшее остаться в комнате.

— Что бы ни случилось, я все равно пойду с мужем, — отозвалась Нелли.

— Как хотите. Зрелище будет не из приятных.

Супруги проследовали за Генри по коридору. Снаружи доносились ропот и гомон толпы. Элен Франсес стояла на скамейке, которую придвинула к стене, чтобы дотянуться до высокого окна. Лицо у девушки было бледным и таким же мрачным, как у Генри.

— Давайте я вам помогу, — сказала она и протянула женщине руку. Взобравшись на скамейку, все четверо выглянули наружу. Из окна виднелись изогнутые крыши храма, расположенного напротив «Дворца райских наслаждений». Куда ни глянь — серела черепица городских домов. Также из окна открывался великолепный вид на площадь, заполненную взбудораженным народом. Центр площади — усыпанный песком круг — пустовал. В нем стоял только голый по пояс здоровяк, опиравшийся на меч. Здоровяк обменивался с собравшимися шутками.

— О Господи! — воскликнул Аиртон. — Сейчас начнется казнь! Меннерс, скажите, это же… это не…

Генри ничего не ответил. По толпе прошла волна. Показался мандарин в сопровождении похожего на медведя человека, одетого в меха. Мандарин о чем-то с ним говорил, весело хохоча над его шутками. За ними следовала разношерстая толпа чиновников и людей, напоминавших по виду разбойников и головорезов. Процессия неспешно направилась к креслам, установленным у края площади.

— Железный Ван, — промолвил Генри, — и его разбойники. Что ж, ничего другого я и не ждал.

Некоторое время казалось, что ничего не происходит. Мандарин и его спутники покуривали длинные трубки. Сидевший рядом волосатый мужчина время от времени прикладывался к выдолбленной из тыквы бутыли. Толпа стала волноваться. Группа людей, одетых в форму боксеров, принялась было скандировать знакомое «Смерть иноземцам! Спасем Цин!» — но их голоса вскоре стихли, как порой стихает песня, которую начинают горланить болельщики на футбольном матче. Толпа стала науськивать палача, и он, перехватив поудобнее меч, принялся вращать его над головой, кружась в боевом танце. Послышались одобрительные возгласы. Наконец палач остановился, и толпа постепенно затихла в ожидании.

Четверо людей, стоявших на скамье в коридоре, тоже замерли.

До них донесся медленный барабанный бой и рев труб. По толпе прошла волна, люди вытягивали шеи. Грохот барабанов перекрыло пение! Пение!

— Боже, Эдуард, — выдохнула Нелли, узнавшая мелодию. — «Златой Иерусалим». Я этого не перенесу.

Они смотрели. Сначала на площади показались знаменосцы, вставшие по краю толпы. Вслед за ними показался майор Линь. Он уже спешился и шел за худым седовласым казначеем Цзинем, который, поклонившись мандарину, занял место на дальнем краю площади. Затем на площадь вышли еще знаменосцы, а потом укрывшиеся во «Дворце райских наслаждений» увидели Септимуса Милуорда, положившего руку на плечо сына. Один за другим на площади показались другие осужденные. Вереницу замыкал ковылявший на костылях Том. Гимн подошел к концу. Септимус, не обращая внимания на толпу, выпростал вперед руки. Поднять их высоко он не мог — мешала колодка на шее. Затем он открыл молитвенник. Остальные встали вокруг него на колени и принялись молиться.

Седовласый чиновник развернул свиток. Он читал приговор визгливо, словно заклинание, в завершение выкрикнув: «Трепещите и подчиняйтесь». Мандарин, отложив в сторону трубку, кивнул и, мгновение спустя, дал знак рукой. Здоровяк с мечом склонился в глубоком поклоне. Толпа вздохнула.

Двое мужчин, помощники палача, резво переставляя по песку ноги, кинулись к осужденным. Их выбор пал случайно на Бартона Филдинга, который оказался к ним ближе всего. Когда с него стали снимать колодки, Бартон стал кричать и вырываться. Толпа удовлетворенно зароптала. Септимус Милуорд оторвался от молитвенника и что-то громко сказал плачущему соотечественнику. Глядевшая в окно четверка не расслышала, что за слова произнес Септимус, однако они возымели чудодейственный эффект. Филдинг замер и, когда его волокли на середину площади, уже не сопротивлялся. Септимус вернулся к чтению. Никто из осужденных не поднял головы, сосредоточившись на молитве, но доктор и другие, стоявшие на скамейке, видели все до мельчайших подробностей. У них не было сил отвести взгляда. Филдинга заставили встать на колени, рывком завели руки за спину, и палач одним ударом снес ему голову.