Дворец райских наслаждений - [182]

Не знаю, что бы произошло, если бы не случилось чудо. Не стану отрицать, план был отчаянным. Я смотрел на боксеров, скакавших в танце, становившемся все более и более бешеным, как вдруг издалека до меня донесся протяжный, нестройный рев фанфар. Барабаны замолчали. Пение оборвалось. Повисло странное молчание. Танцоры замерли, а потом принялись неуверенно, изумленно оглядываться. Они казались смущенными, словно сбившиеся с такта кавалеры на провинциальном балу. Раздалась громкая команда, и мгновение спустя двадцать бойцов смешались с остальными боксерами. А потом случилось самое удивительное. Вся толпа развернулась и в молчании удалилась. Через несколько минут на том месте, где совсем недавно орда безумцев требовала нашей крови, не осталось ни единой живой души.

Примерно полчаса спустя в ворота въехали всадники во главе с майором Линем. Мы увидели, как он спешился и уверенным шагом направился к двери. Я отворил на его стук и вышел на крыльцо, но, прежде чем я успел раскрыть рот, Линь несказанно меня удивил, учтиво поклонившись мне в пояс. Он приносил извинения! Он рассказал мне, что мерзавцев, которых он назначил в караул, подкупили, и они оставили свой пост. После того как боксеры вволю бы с нами натешились, они бы для вида связали солдат и сунули им в рот кляпы — мол, часовые сделали все возможное, чтобы нас защитить, но нападавших оказалось больше, и они взяли верх. К счастью для нас, один солдат кинулся к Линю и донес на своих товарищей. Майор сразу же бросился к нам на помощь, а боксеры бежали, едва завидев клубившуюся над дорогой пыль. Майор сказал, что ему очень стыдно за проступок своих подчиненных, и пообещал, что провинившиеся будут наказаны. Он также заверил нас, что лично проследит за тем, чтобы подобное в дальнейшем не повторилось, и поставит в караул более надежных часовых.

Итак, дорогой брат, мы снова в безопасности, и, несмотря на то что, как и раньше, находимся на положении пленников, ко мне вернулась вера в мандарина. Совершенно очевидно, что власть находится в руках майора Линя, которого боятся боксеры и который, в свою очередь, подчиняется мандарину. Все это сулит нам благоприятный исход.

Вместе с этим я абсолютно уверен, что в нашем спасении участвовали не только местные власти. Когда после разговора с майором Линем я вернулся в гостиную, то обнаружил, что Милуорд все еще стоит на коленях. Он мне ничего не сказал, однако в его взгляде явственно читалась фраза: «Я же вам говорил, что все обойдется». Разве он был не прав, вручив свою судьбу в руки Господа? Не сомневаюсь, что Он и только Он уберег нас сегодня от гибели. И кто же из всех нас до конца остался преданным вере? Упрямец Септимус Милуорд.

Глаза закрываются. Кругом сплошные загадки. Сейчас я могу лишь возблагодарить Всевышнего за то, что он спас от гибели моих дражайших детей и супругу.

Ему я возношу хвалу.

Вторник, 25 июня 1900 года

С тех пор, как я писал тебе в последний раз, не произошло практически ничего, достойного внимания. С того дня, когда наш осажденный дом подвергся нападению, напряжение так и не спало. Вначале мы относились к нашему вынужденному заключению с легкостью и юмором. Теперь все изменилось.

Солдаты майора Линя не подпускают боксеров близко к дому, так что они толпятся у забора и ни на минуту не дают нам забыть о своем присутствии. Денно и нощно грохочут барабаны. В горле першит, мы все охрипли, силясь перекричать барабанный бой, поэтому приходится общаться с помощью жестов на манер монахов-цистерцианцев, давших обет молчания. Нервы натянуты до предела, уснуть очень сложно, все ходят усталые и раздраженные. Мы стали менее терпимы друг к другу.

Каждый день перед нами предстают враги, которые демонстрируют владение боевыми искусствами и выкрикивают в наш адрес оскорбления. Солдаты не препятствуют боксерам, видимо, предоставляя нашим недругам возможность выпустить пар. А мы на все это смотрим. Больше нам ничего не остается. Действо порой напоминает выступление акробатов на ярмарочной площади и было бы вполне безобидным, если бы за их кривляньем и размахиванием мечами не скрывалось бы желание всех нас прикончить. Быть может, наши предки, впитавшие в себя достижения римской цивилизации, точно так же со смешанным чувством презрения и страха наблюдали из-за крепостных стен за боевыми плясками захватчиков-саксов. Сегодня, видимо для разнообразия, нам было явлено выступление женщин-боксеров, которых называют «красными фонариками». Эти девицы в красных одеждах с полыхающими от ярости глазами, похоже, являются своего рода жрицами. Ты только не думай, братец, в этих юных ведьмах нет ничего женственного и уж явно ничего святого. Они исполняют те же танцы с мечами и копьями, что и мужчины, а крики и ругательства, слетающие с их чудесных губ, кажутся еще более неестественными и омерзительными, поскольку голоса у наших хулительниц — чистое сопрано.

Гляжу на детей, и сердце кровью обливается. Они жмутся друг другу, белые от ужаса, и смотрят на нас огромными от страха глазами. Джордж и Дженни делают все, что могут, пытаясь их отвлечь, но игрушки, всего лишь неделю назад вызывавшие у малышей такой восторг, теперь лежат нетронутыми на полу. Джордж часами сидит с приключенческой книжкой, но я вижу, что он не перелистывает страницы. Значит, он не читает, а о чем-то думает. Дети Милуорда теперь ведут себя по-старому и под аккомпанемент молитв Септимуса по несколько часов кряду простаивают с матерью на коленях. Впрочем, из-за грохота барабанов Септимуса почти не слышно. Ума не приложу, откуда у него только силы берутся. Впрочем, я догадываюсь. Несмотря на безумие, в истовости его веры есть нечто заслуживающее восхищения. Пожалуй, Септимус единственный из всех нас, кто так и не поддался унынию. Так или иначе, мы подвержены его влиянию. Вчера среди его коленопреклоненных, молящихся домочадцев я с удивлением увидел сестру Катерину.