Двое из многих - [88]

— А зачем ты разрешаешь ему такое? — упрекнул Керечен Шуру. — В его возрасте беречься нужно…

— Ты правильно сказал, только не ругайся!

Они спустились с лесов, которые, словно живые, ходили под ними.

— Жидкие у нас леса, — заметил Иштван, — такие жидкие, что только и гляди, как бы не сорваться…

Когда они пришли домой, Шура, слышавшая часть разговора Силашкина с Кереченом, озабоченно спросила:

— Иосиф, скажи мне, кто такой Драгунов? Что ему от тебя надо?

— Ничего, ничего, не беспокойся, Шурочка! Ничтожный негодяй это, не больше… Я тебе о нем как-то уже рассказывал… Когда мы бежали с парохода «Чайка», помнишь? Этот негодяй был на пароходе…

— Он бил вас?

— Да.

— И сейчас он в городе?

Иштван усадил Шуру напротив, взял в свою руку ее теплые пальцы, изъеденные известковым раствором, и все рассказал ей.

— Это ужасно! — проговорила Шура, выслушав его. — Раньше ты мне этого не рассказывал.

— А зачем было рассказывать? Ничего приятного тут нет.

— Что же будет, если он случайно встретит тебя в городе и узнает?

— Этого я не боюсь. Не узнал же он меня в лагере, а там я стоял перед ним, как вот сейчас перед тобой.

— А кому из наших ты о нем рассказывал? — спросила Шура.

— Кроме Силашкина и Покаи, никому…

— Это хорошо. Ну, больше я тебя одного никуда не отпущу. Все время будешь со мной! Хватит, ты отвоевался, отстрадал свое, теперь пусть другие воюют, те, кто до сих пор скрывался… А с тебя хватит!

— Шурочка, я опасности не ищу, она меня находит сама.

— Ну, тогда я тебя беречь буду.

— Беречь? А я думал, что это мне тебя беречь нужно… Я думаю, Шурочка, будет лучше, если мы скроем от других наши отношения, хотя бы до тех пор, пока Красная Армия сюда не придет. Тогда другое время настанет… Я женюсь на тебе, увезу в Венгрию. У нас там климат хороший, тепло, а в саду растут черешни, абрикосы, виноград. Поживешь немного и станешь настоящей мадьяркой, а звать тебя будут Шарика…

— Как ты сказал?

— Шарика. По-вашему — Шура, по-нашему — Шари. Чувствуешь, какое ласковое, слово — словно шелк?.. Поедешь со мной?

Услышав его слова, Шура разрыдалась.

— Не могу, Иосиф… — заговорила она сквозь слезы. — Я не могу оставить деда одного. Лучше ты сам здесь оставайся. Зачем тебе туда возвращаться? Там сейчас коммунистов убивают, дедушка читал в газете, не в колчаковской, а в красной газете… Ты же знаешь, что у красных свои газеты. Правда, читать их можно только тайно. Прочтешь и передашь надежному человеку.

В дверь постучали. Шура тут же отодвинулась от Иштвана, вытерла слезы. Вошел Ульрих, знакомый Керечена по лагерю. Ульрих был другом Мано Бека. Мужчины пожали друг другу руки. Ульрих свободно с легким иностранным акцентом говорил по-русски.

— Я ненадолго заберу от вас этого человека, — сказал Шуре Ульрих. — Давненько я с ним не разговаривал.

Шура улыбнулась:

— Пожалуйста!

Ульрих сразу же заговорил по-венгерски.

— Ну наконец-то ты сделал умный шаг, — начал он, — ушел из этого проклятого лагеря. Ты сегодня занят?

— Нет.

— Тогда пойдешь со мной.

— Куда?

— Ко мне на квартиру.

— Охотно… Скажи, а чем ты, собственно, занимаешься?

— Меня направили помощником провизора в одну из городских аптек. Владелица аптеки осталась одна, некому было работать… А получилось это так. Поехал я как-то в город за покупками. Заболела у меня голова, и пришлось мне зайти в аптеку купить аспирин. Разговорился я в аптеке с хозяйкой и, разумеется, сказал ей о том, что я по образованию фармацевт. «Вас мне сам бог послал! — воскликнула хозяйка. — Мне позарез нужен провизор». Представь себе, как я обрадовался! Заниматься чистой работой, по специальности, работать у красивой вдовушки… «Согласен», — ответил я ей. Через неделю со всеми формальностями было покончено, и вот уже два месяца, как я работаю и живу в городе…

— У красивой вдовушки? — спросил Керечен.

— К сожалению, нет. У нее нет такой квартиры, но, откровенно говоря, мне даже лучше, что я живу на квартире у других хозяев. Когда придешь, увидишь, какая хорошая у меня комнатка.

Вечером, приведя себя в порядок, Керечен отправился к Ульриху.

Комната у Ульриха оказалась действительно неплохая, разумеется, по тому времени: кровать, застланная чистым бельем, круглый стол, красивый шкаф, четыре стула, на стенах несколько картин, писанных маслом, и целая серия небольших рисунков, снабженных шутливым стихотворным текстом, смысл которого сводился к высмеиванию забот женатого человека, а над всем этим был написан лозунг: «Не женись, брат Лука!»

— Ты что, сделался заядлым холостяком? — спросил Керечен.

— Черта с два! — Ульрих скорчил гримасу. — Все бы хорошо, да только я терпеть не могу хозяина. У него красивая жена, очень миленькая четырнадцатилетняя дочка. А сам он похож, скорее, если не на попа, то на дьячка. Один раз я специально пошел в церковь, чтобы послушать его. У него густой бас. Сам он здоровенный такой мужик, постоянно пьет да бьет жену.

— Хороша семейка! — заметил Керечен.

— Это еще не все! Этот зверь постоянно ругается с женой. Думаю, все это от пьянства идет. Девочка, разумеется, очень страдает…

— Неужели есть такие звери-отцы? — спросил Керечен.

— Такого я вижу впервые…