Двое из многих - [87]

— Помню я, — начал рассказывать Силашкин, — как пьяные царские офицеры после очередной ночной попойки на окраине города начали охотиться за «косоглазыми» — так они называли китайцев.

Занимался рассвет, а у офицеров все еще не выветрился хмель. Когда в конце улицы появился китаец, они открыли по нему стрельбу из пистолетов. Китаец упал, и снег под ним сразу же окрасился кровью. На помощь к нему поспешил второй китаец, нагнулся над лежащим, чтобы поднять его, но в этот момент пуля пробила ему голову. За несколько секунд — сразу двое убитых. Офицеры же, как ни в чем не бывало, довольно расхохотались, будто подстрелили не людей, а диких кабанов в дремучем лесу. Не думайте, что полиция пыталась найти убийц. Да об этом и речи быть не могло, потому что среди офицеров оказался сам начальник полиции.

Смерть китайцев никого не интересовала.

— Мне трудно поверить, что такие случаи возможны, — удивился Керечен.

— Еще как возможны! Ведь Сибирь при царизме была местом ссылки заключенных, главным образом политических. Для надзора за ними царские власти присылали, сюда самых грубых и жестоких полицейских и офицеров…

Силашкин долго рассказывал Иштвану, как русские большевики, уйдя в глубокое подполье, вели в годы войны революционную пропаганду и агитацию среди солдат, как в городе стоял пехотный полк, который не только нес караульную службу, но и охранял лагеря военнопленных.

Только теперь Керечену стало понятно, как Людвигу и его людям удавалось входить в контакт с русскими.

Дмитрий Павлович рассказал и о том, как в царской армии обучали молодых солдат. По программе на их обучение отводилось двести часов, за которые новобранцы должны были изучить оружие, вызубрить имена всех членов царской фамилии и уставы. Выходить в город солдатам, как правило, не разрешали. Их водили строем в церковь и лишь изредка отпускали на побывку к родственникам. Дисциплина в армии в полном смысле слова была палочной, так как солдат за малейшую провинность получал оплеухи и зуботычины. Большинство солдат, которые до призыва жили в селах и занимались землепашеством, были неграмотны. Царя-батюшку такое положение вполне устраивало. До 1916 года ссыльных поселенцев в армию не брали, а как только началась первая мировая война, начали «забривать» и их. Они же, попадая в часть, часто приносили с собой большевистские газеты и листовки. Возможно, в результате этого в 1916 году резко увеличилось число дезертиров из армии.

Он рассказал еще и о том, как большевики вели борьбу в Красноярске, восторженно отзывался о Лазо, Шумацком, Яковлеве и других…

В Красноярске в те годы было полно солдат-пехотинцев и казаков. Царское правительство старалось создать в самом центре Сибири свой опорный пункт, однако именно здесь зародились силы сопротивления. В этом городе берегли славные традиции пролетарской революции, и не случайно именно Красноярск был одним из первых городов Сибири, в котором вспыхнуло пламя революционного восстания.

Ни одна из существовавших в ту пору партий не пользовалась таким авторитетом у народных масс, как большевистская партия. Не страшась белогвардейского террора, народ шел за большевиками, которые одерживали над врагом одну победу за другой.

Обо всем этом Дмитрий Павлович Силашкин и рассказал Керечену. Он говорил неторопливо, спокойно. Никому и в голову не пришло бы, что двое рабочих, закусывающих прямо на лесах, могут говорить о таких вещах.

А потом рассказывал Керечен. Он ничего не утаил от своего нового русского друга. Силашкин слушал его с интересом. Единственное, что не понравилось Силашкину, — это драка, которую Иштван учинил с Драгуновым на пустынном берегу Енисея.

— Видишь ли, — начал он, — необходимости в ней не было. Ты действовал не из убеждений, а только из желания отомстить. Важно рассчитаться не с одним Драгуновым, а со всем белым режимом… В Венгрии подавлена в крови советская республика… Если вы настоящие коммунисты, то вы перейдете на нашу сторону. А Драгунов — это пешка. Из-за этого случая ты мог иметь крупные неприятности. Вот когда мы захватим власть в свои руки, тогда уничтожим и этих гнид!

— Если найдете их. Где тогда будет этот тип? В Иркутске, в Чите ли?

Черноволосый подрядчик, сложив ладони рупором, громко прокричал на всю стройку:

— Бросай работу! На сегодня хватит!

Силашкин неторопливо привел в порядок свой инструмент. Керечен ждал, пока он закончит.

— Хочу кое-что тебе сказать, — начал Силашкин. — Я вовсе не уверен, что твой знакомый Драгунов подался дальше, на восток. Знаешь, сколько дезертиров сейчас в армии Колчака? А долго ли скрыться такому негодяю? Достал гражданский костюм, фальшивые документы — и живи себе… И искать его никто не станет, сейчас не до того…

Шура тоже работала на стройке. Она подносила на леса кирпичи, раствор. Получилось так, что, обслуживая и Керечена, она, по сути дела, весь день была у него на глазах.

Попрощавшись с Кереченом за руку, Силашкин пошел домой. Шура догнала Иштвана и, ласково улыбнувшись, спросила:

— Иосиф, пойдем домой?

— Домой, Шурочка, домой!

— Дедушка что-то плохо чувствует себя сегодня. Жаловался, что сердце болит. До этого он никогда не жаловался… Сегодня мы леса разбирали, так он во-от такую балку один тащил. Может, надорвался?