Двое из многих - [6]
Друзья на всякий случай постучались в дверь, но никакого ответа не получили.
— Давай войдем! — предложил Имре.
Дверь легко поддалась нажиму и растворилась, но, как только ее отпустили, она, будто заколдованная, захлопнулась.
Тамаш испуганно вздрогнул. На ум пришли страшные истории, которые ему рассказывали в детские годы. Отогнав от себя навязчивые мысли, он снова нажал на дверь. Оказалось, открыть ее мешал какой-то мусор за дверью.
Ночь стояла такая светлая, что можно было без особого труда рассмотреть всю утварь в избе.
— Имре, — тихо заметил Иштван, — здесь столько пыли, что можно подумать, будто тут уж лет сто не было ни одной живой души.
— Я тоже так думаю. Взгляни на железное ведро с ковшиком. Они даже ржавчиной покрылись…
Тамаш открыл дверцу старого шкафчика, подняв облачко пыли.
— Смотри-ка! — воскликнул он. — Посуда! Ножи, вилки… И все покрылось пылью и заржавело.
— Я кастрюлю нашел. Если ее хорошенько отмыть, то можно сварить в ней что-нибудь. Только вот из чего? — сказал Иштван.
От волнения и разобравшего их любопытства друзья даже забыли об усталости. Да и ложиться спать в такой пылище как-то не хотелось.
Имре мгновенно осенила умная мысль, и он, выйдя во двор, наломал березовых веток и соорудил веник.
Пока он занимался этим делом, Иштван продолжал осмотр избы. Он осмотрел все, заглянул даже на чердак, но и там, кроме густого слоя пыли, ничего не было.
Вернувшись в избу, он встал на стул, который угрожающе заскрипел под ним, однако выдержал его вес и не сломался. От русской печи до самой стены под потолком тянулись полати, также покрытые пылью.
— Имре, иди-ка сюда, — позвал он друга. — Я нашел что-то непонятное!
Имре пододвинул к полатям стол и залез на него.
— Одеяло, что ли?
Иштван провел рукой по доскам полатей и извлек оттуда обрывки какой-то одежды. Пошарив рукой подальше, он вдруг испуганно отпрянул и слетел со стула на пол. Оказалось, что на разостланной на полатях медвежьей шкуре он нащупал человеческий скелет. Это был скелет старика, в открытом рту которого одиноко чернели четыре зуба, а череп покрывали седые редкие волосы.
Не сговариваясь, Иштван и Имре, словно по команде, сняли фуражки. Посмотрели еще раз на желтые кости, и в тот же миг обоим показалось, что эта пустая изба наполнилась тяжелым трупным запахом.
— Ну, старик, — глухим прерывающимся голосом произнес Иштван, — видать, умер ты без покаяния. Небось и не думал о смерти, когда в последний раз залезал на полати и ложился на медвежью шкуру.
— Это уж точно, — кивнул другу Имре. — Интересно, кем был этот старик?
— Может, батрак, сбежавший сюда, чтобы не платить податей помещику.
— А может, и отшельник какой?
— И это возможно.
— Его останки нужно предать земле.
— Нужно…
В углу избы в земляном полу виднелась небольшая яма. Имре и Иштван перенесли в нее останки старика вместе с медвежьей шкурой и, уложив все это в яму, слегка присыпали землей.
Затем Имре нашел в сенцах ржавую лопату. Она была такой старой, что едва коснулась земли, как сразу же соскочила с изъеденного древесным червем черенка.
Керечен ножом вырезал новый черенок из сухой березовой ветки, счистил камнем ржавчину с лезвия лопаты и насадил ее на приготовленную палку. Лопата могла им еще пригодиться.
— Скажи мне, Пишта, — начал Имре, — как может в избе, стоящей посреди леса, скопиться столько пыли?
— Это трудно себе представить! Но не забывай, что старик умер давным-давно. Может, лет двадцать назад, а может, и больше. Пыли же даже в самом чистом воздухе хватает. Пыль-то видишь какая? Мелкая да мягкая… Ты такой небось никогда раньше и не видал?
— Первый раз в жизни вижу…
Друзья не заметили, как наступило утро. Желудок настоятельно требовал своего. И вот здесь, где была печь, дрова и даже имелась посуда, они ничего не могли себе сварить по той простой причине, что не из чего было.
Когда совсем рассвело, оба пошли искать воду, которая, по их мнению, должна была находиться где-то поблизости. В своих предположениях друзья не ошиблись: метрах в пятнадцати они нашли родник.
Хорошенько вымыв глиняную кружку, которую взяли в избе, они жадно набросились на воду и пили — пили, как пьют измученные жаждой и зноем путники, проделавшие долгий путь по пустыне.
Почистив глиняный горшок, они наполнили его водой и принесли в избу, затем растопили печь. Нарвав конского щавеля вокруг избы, сварили из него нечто наподобие похлебки. Вкус у этого варева получился ужасный, но оба венгра, пересилив себя, съели все до дна, лишь бы только чем-то, да еще горячим, наполнить желудки.
— Вот бы сейчас мясца! — вздохнул Тамаш.
— Будет и мясцо, — утешил его Иштван. — Посмотри-ка сюда! Знаешь, что это такое?
— Конский волос!
— Точно. Это я в конюшне нашел. Вот я из него силок смастерю, и уже завтра мы с тобой будем есть жаркое из зайчатины. Чтобы в лесу да не добыть какой-нибудь дичи?!
После этого Керечен еще раз внимательно обыскал всю избу, хотя и без особого успеха. Ему удалось найти два ржавых ножа, две деревянные ложки и щепотку соли на дне солонки.
Тамаша тем временем одолевали практические мысли. Взяв топор, он один направился в лес, вдохновившись сумасбродной идеей встретить там оленя, который даст убить себя топором.
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.