Двое из многих - [109]
Он чувствовал угрызения совести, но не зная, как поступать дальше. Вся надежда была на то, что Шура все же получит его письмо и ответит.
А дни шли за днями. Миновал май, июнь, пошла первая неделя июля. Казань оказалась интересным полурусским-полутатарским городом.
«Что сталось с дедом Шуры? Выздоровел ли он? Не заразилась ли от него тифом Шура?» Ни на один из этих вопросов Керечен не мог найти ответа.
В газетах писали о войне с польскими панами, которые, выбрав удобный момент, напали на молодое, не успевшее еще окрепнуть Советское государство.
Ежедневно на фронт уходили все новые и новые эшелоны.
Интернациональный полк был расквартирован в лагере с деревянными бараками, где не так давно еще помещались инфекционные больные. Жили в тесноте, но не в обиде. В отдельном бараке разместились жены бойцов. Сердце у Керечена больно сжималось, когда он видел их. Его мучила мысль, что вместе с ними могла бы быть и его Шура, которой, по его подсчетам, как раз пришло время родить. Врач здесь был, а в отдельном бараке размещался госпиталь.
По вечерам продолжались бесконечные разговоры о событиях, о послевоенном житье-бытье, о недавних боях. Один начинал, другие дополняли, и рассказам не было конца и края. Иштван, погруженный в свои нелегкие думы, участия в этих разговорах не принимал.
В полном составе полк бывал довольно редко. Часть бойцов направили в Нижний Новгород, чтобы помочь достать горючее для одного из заводов, другую часть — в Тамбов для подавления вспыхнувшего там кулацкого мятежа.
Большую часть своего свободного времени Керечен проводил у Покаи, который выполнял обязанности библиотекаря. Под библиотеку отгородили угол барака, заставленный длинными деревянными полками. Книг было много. Их подарили интернационалистам городские власти, передав им несколько тысяч томов иностранных книг, оставшихся без хозяина после смерти старого казанского ученого.
Покаи, как мог, старался приободрить Иштвана:
— Не беспокойся, скоро получишь весточку от своей Шуры. Мы еще долго пробудем в этом городе. Думаю, скоро наладим телеграфную связь, и тогда ты все сразу узнаешь. Может, она и получила некоторые из твоих писем. Во всяком случае, наберись терпения…
Керечен слушал утешения Покаи. Он охотно поверил бы им, но не мог.
В библиотеку вошел Имре Тамаш.
— Ребята, пошли со мной! — предложил он. — Сегодня вечером перед зданием горсовета можно послушать радио.
Керечен знал об этом замечательном изобретении, но стеснялся признаться, что еще ни разу не слышал радиопередачи. Как-то он слышал, что радио принадлежит огромное будущее, что оно сделает безработными массу учителей, так как с его развитием достаточно будет установить в классе или в аудитории громкоговоритель, через который будут читать уроки или лекции самые известные педагоги страны, а уж в вопросах пропагандистской работы радио вообще незаменимо.
Друзья сходили в город и послушали радио. Из раструба, похожего на граммофонную трубу, раздавался хриплый голос диктора. Не всегда можно было понять, что он говорит. Затем по радио передали музыку. Казалось, что кто-то невидимый играет на громадном хриплом инструменте.
На следующий день, когда Керечен вернулся из города, к нему с сияющим лицом подбежал Тамаш:
— Пишта, дорогой, тебе письмо!
— Где оно?
— В штабе.
Керечен сломя голову бросился в штаб, где ему передали письмо. Оно оказалось не от Шуры. Надпись была сделана на венгерском языке. Дрожащими руками он надорвал конверт. Это писал Рихард Дорнбуш из Омска.
Рихард сообщал, что ему и товарищам наконец-то удалось наладить регулярный выпуск омской «Красной газеты», несколько экземпляров которой они будут высылать в полк. Далее Дорнбуш сообщал, что в Красную Армию он не вступил по двум причинам: во-первых, военная форма сидит на нем как на корове седло, а во-вторых, и это самое главное, «перо в этом революционном мире приравнивается к штыку».
В конце письма Рихард просил, чтобы Покаи, Мано Бек, Керечен, Матэ Залка и остальные соотечественники, владеющие пером, время от времени присылали бы в газету свои корреспонденции, за которые он будет им очень благодарен.
Покаи сразу же начал высчитывать, сколько экземпляров «Красной газеты» понадобится, чтобы в каждом подразделении имелось хотя бы по одной газете. В Казани находилось много интернациональных частей, в основном венгерских.
— Ну, теперь ты успокоился? — спросил Покаи у Иштвана.
— Почему ты так думаешь?
— Возьми-ка, закури! Правда, табаку хорошего нет, только махорка, но все равно закури… Завтра в Омск едет курьер, который привез нам газеты. Можешь написать письмо, он лично отвезет его в Омск, а оттуда пошлет в Красноярск, хоть по почте, хоть с посыльным…
Иштван сразу же встал, чтобы идти писать письмо, но Покаи задержал его, взяв за руку:
— Никуда не ходи, пиши здесь. Бумага и чернила есть. Я написал статью для газеты, вместе и пошлем…
— Спасибо, так и сделаю…
— И не благодари, не за что.
Иштван написал длинное письмо на двух листах. Сообщил о себе, попросил Шуру немедленно приехать к нему, однако, немного подумав, зачеркнул эту строчку.
«Как она пустится в такой долгий путь? Да еще не одна, а с ребенком… А может, она больна?..»
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.