Двое и война - [54]
Море штормит. Вода у берега грязно-серая, а дальше — то свинцовая, то синяя. Когда же солнце прорвется сквозь облака, она, просвеченная им, становится бутылочно-зеленой, а гребни волн искрятся, словно посыпанные блестками. Качаются на рейде шаланды. Выныривают из воды, прыгают, качаются и снова скрываются в волнах буйки. Загорелые крепкие парни плавают вдоль берега на спасательных шлюпках.
Горы скрыты за облаками. Рваные, хмурые облака несутся низко над городом, изредка пропуская солнечные лучи, и тогда веселые светлые пятна ложатся на берег, на дома, на море.
Сколько живет волна? Одно мгновение. Вот она растет, набирает силу, катится, встает на дыбы, с грохотом обрушивается на берег. Одряхлевшая, немощная, она с тихим ворчанием уползает в море и умирает на руках следующей, тоже злой и горбатой волны, которая обрушивается на берег еще дальше, и кипит, и пенится, и тут же умирает.
— Сколько живет волна? — спрошу я потом, когда ты приедешь.
— Одно мгновение, — скажешь ты. — Вот хлюпнула и умерла, состарившись. — И я, как чуду, буду удивляться тому, что мы говорим обо всем, о чем я думала без тебя, и что ты произносишь слова и фразы, которые я для тебя придумала.
Боясь, что в выходные дни Степанида Максимовна станет звать меня обедать, я заранее убегаю из дому. Я повзрослела, и отношения с вашим домом уже не могут оставаться прежними. Совершенно невозможно зайти к вам так же свободно и просто, как прежде, а тем более — сесть вместе с Алешкой и с твоими родителями за один стол, помогать твоей маме гладить белье или прибегать тайком, когда она уйдет, чтобы вымыть полы. Все это грозит снять одежды взволнованной праздничности с наших с тобой отношений, вернее с моего отношения к тебе. Зато с дядей Корнеем мы сблизились еще больше. Держа обеими руками большие тяжелые ножницы, я раскраиваю жесть, вырезаю днища для тазов и ведер, длинные узкие полоски для ручек совков и сама загибаю края изделий.
Маленькое ведерко для червей, широкий удобный совок для мусора и тазик — подарки твоего отца — вселились в мою комнату, как частица и твоего внимания ко мне.
— Ты что, на самом деле влюблена в брата, а? — спросил как-то Алешка.
— Вот еще! — фыркнула я и убежала, испуганно думая, что если это заметил Алешка, то уж, конечно, заметили и ты и твои родители. И что теперь будет?
Мы сидим за одной партой и почти не разговариваем, хотя относится ко мне Алешка вроде бы так же, как прежде: приходит, когда я дома, увязывается со мной на рыбалку и все приглашает к себе в дом. Я не принимаю Алешкиных приглашений, потому что он хочет, я чувствую это, чтобы у меня не было тебя. Ты постоянно стоишь между нами, и все наши контакты, каждый наш поступок, Алешкин и мой, озарены твоим мысленным присутствием.
Как-то я показывала вам — тебе и Алешке, поскольку он был с тобой, — глубокое ущелье с крохотной речушкой на дне, которая, падая с гор, выточила в своем каменном ложе разные беломраморные емкости — чаши, ванночки, целые ванны… Дорога прямо от нашего дома, через холмы, где растут большие крепкие обабки, поднимается высоко в горы. Оттуда по лесной тропинке, пахнущей сырой гниющей травой, я вывожу вас к осыпавшимся, укрепленным полуистлевшими кольями ступеням земляной лестницы, по которой нам предстоит спускаться вниз — в прохладное мрачное ущелье. На дне ущелья шумит, бьется, прыгая с уступа на уступ, горная речка.
— Охота вам лезть в эту сырость? — ворчит Алешка. — Давайте вернемся. Лучше на берегу моря посидим.
Я нарочно ворошу ногой камушки. Они с сухим шуршанием катятся вниз. Алешка испуганно замирает.
— Вот, видите? Обвал может произойти, — говорит он. Мы смеемся.
Наш обратный путь лежит по руслу горной речки. И что за диво эта речка! Вода прозрачная, будто ее вовсе и нет, а есть лишь тонкое хрустальное сияние. Справа и слева нагромождение диких скал, поросших реденьким кустарником. Надо прыгать с камня на камень, идти по пояс вброд, а кое-где перебираться ползком. И разве можно удержаться от соблазна искупаться в гладких белокаменных чашах под прохладными, упруго бьющими водяными струями?
Алешка все ворчит. Тюрбан, сделанный из рубашки и брюк, никак не держится на его голове. Алешка ворчит даже тогда, когда ущелье остается позади и в глаза нам бьет яркое солнце. Скалы справа и слева расступаются, превращаясь в хаотическую россыпь огромных камней, речка течет шире и спокойнее, утихает ее веселый шумный гомон, а чаши раздаются вширь и теперь уже походят на озерца. Вода в них теплая, как парное молоко, и тут уж просто грешно не похлюпаться всласть.
— Как дети малые, — усмехается Алешка. Ему поход не понравился.
— Устал, как лошадь. То жарко, то холодно. Ноги о колючки и о камни покарябал, — жаловался он матери. А сейчас вот, когда тебя нет, сам пришел и предложил мне:
— Сходим в ущелье?
Я уже знаю, что он постарается вести себя так, как вел себя в том, первом походе ты. Но Алешка — другой, он не сможет быть таким, как ты.
В чахлом колючем кустарнике на одном из холмов мы находим крепкие белые грибы. Я стягиваю с себя платье, завязываю поясом воротник. Котомка готова. Складываю в нее грибы. Кричу Алешке:
«Сестренка батальона» — так любовно называли бойцы и командиры танкового батальона своего санинструктора Наташу Крамову — главное действующее лицо этой повести. В горящем танке ворвался в скопище врага ее муж, комбат Румянцев. Он обеспечил успех батальону, но погиб. «Она не плакала. В груди все словно промерзло, застыло». Но надо жить. Ведь ей нет еще и двадцати... Жить или выжить? Эти две мысли подводным течением проходят в книге. Героиня выбирает первое — жить! Пройти через все испытания и выстоять.
Это наиболее полная книга самобытного ленинградского писателя Бориса Рощина. В ее основе две повести — «Открытая дверь» и «Не без добрых людей», уже получившие широкую известность. Действие повестей происходит в районной заготовительной конторе, где властвует директор, насаждающий среди рабочих пьянство, дабы легче было подчинять их своей воле. Здоровые силы коллектива, ярким представителем которых является бригадир грузчиков Антоныч, восстают против этого зла. В книгу также вошли повести «Тайна», «Во дворе кричала собака» и другие, а также рассказы о природе и животных.
Автор книг «Голубой дымок вигвама», «Компасу надо верить», «Комендант Черного озера» В. Степаненко в романе «Где ночует зимний ветер» рассказывает о выборе своего места в жизни вчерашней десятиклассницей Анфисой Аникушкиной, приехавшей работать в геологическую партию на Полярный Урал из Москвы. Много интересных людей встречает Анфиса в этот ответственный для нее период — людей разного жизненного опыта, разных профессий. В экспедиции она приобщается к труду, проходит через суровые испытания, познает настоящую дружбу, встречает свою любовь.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.