Двое и война - [56]
Утром я тоже не дождалась тебя. Значит, что-то стряслось. А может, ты отправился на вершину Ай-Петри встречать рассвет? Или ушел к нашей скале?.. На носу были экзамены, а я бросила учебники и тетради и побежала искать тебя. Но ни у нашей скалы, ни на берегу моря — там, где ты любил бродить, ни на пляже, ни в парке, ни на холме, с которого видны город и бухта, тебя не было.
Возвращаясь, я еще издали увидела на лавочке у дома Алешку. Он швырял кипарисовые шишки в белку, прыгавшую по веткам гималайского кедра. По тому, как старательно не замечал он меня, я поняла, что именно желание сообщить какую-то новость и заставляет его сидеть здесь. Алешкина улыбка сказала мне, что он понимает: я должна спросить, не могу не спросить о тебе. Я молчала, надеясь, что он не выдержит и расскажет сам. Но он все швырял и швырял шишки и тоже молчал. Не выдержала я. Посидев немного, спросила:
— Куда это подевался твой брат? Только приехал…
— И опять уехал! — весело выпалил Алешка. Белка появилась снова. Жиденький хвост ее мелькнул на одной, на другой ветке, потом она распласталась в полете на соседний кипарис. Алешка ринулся за нею, но белка исчезла. Вернувшись, Алешка долго ходил у ворот, нагнувшись, будто что-то искал. Ждал моих вопросов.
— И куда же это он уехал? — сдерживая злость, спросила я.
— Как куда? — Алешка помедлил. — В свою часть…
— В какую такую часть?
— Разве ты не знаешь? — Алешкины глаза округлились в притворном удивлении. — Он этот год служил где-то в Сибири… Или на Урале… А может, в Забайкалье. Не помню точно…
— Ну, — сквозь зубы выдавила я. Алешка мельком, испуганно взглянул на меня. Однако слишком велико было искушение поломаться и покуражиться.
— Что — ну? Мама болеет… Вот ему и дали отпуск. Внеочередной. И вообще, его перевели…
— Куда?
Алешка сделал вид, что не расслышал вопроса. Раздавливая ногой пустые плоды каштана, сказал вдруг:
— Знаешь, у него неприятности. — Он сел рядом, желая рассказать об этом. Теперь он был озабочен тем, что случилось с тобой, озабочен искренне. Но я не могла простить ему столь долгого кривляний и, не слушая, направилась домой. Я шла не торопясь, не оглядываясь. Я уже шагнула с последней ступеньки лестницы на длинную открытую террасу, соединяющую комнаты нашего коммунального дома, когда Алешка бросился за мной.
Подбежав к террасе, ухватился за столб:
— Он теперь здесь будет служить, недалеко! На выходной приезжать станет. Только он не хочет…
Я шла не останавливаясь.
— Ну, погоди, Люб! — попросил Алешка, ступив на нижнюю ступеньку.
— Что еще?
— Чего ты так, а? — жалобно проговорил он. — Это же совсем пустяк, что я не рассказал тебе… Стоит из-за такого обижаться? Ну теперь я буду знать, что тебе все про него интересно. Хочешь, сейчас прямо расскажу? Видела, к нам приехала блондинка? Она… — Алешка смутился под моим пристальным взглядом. — Она… Ну…
— Бе, ме, ну, — передразнила я его. — Дерьмо ты, Алеха, вот что я тебе скажу!
Таких красивых женщин я еще не видела. Волоокая, белолицая, с румянцем во всю щеку. Нарядно одетая, она медленно и красиво двигалась, так же медленно, певуче-красиво говорила, и каждое ее движение, жест, слово, взгляд полны были неотразимого изящества, от которого восторгом захлестывало грудь. От солнечных завитушек на лбу, на висках и на шее невозможно было оторвать взгляда. Красота блондинки обезоруживала. И даже то, что женщина эта смотрела на меня, как смотрят на стенку, на потолок, на дверь, за что я могла возненавидеть любого, от нее принималось как должное: неотразимо привлекательная, умная, властная, она была из того серьезного и высшего мира, который казался недоступным. Я влюбилась в блондинку сразу и с такой же спокойной и крепкой силой, с какой любят море, небо, траву, горы, хотя чувствовала себя перед нею некрасивой, неумной, не умеющей держаться, сидеть, стоять, говорить.
Мой самый праздничный наряд — набеленные зубным порошком тапочки с голубой каемкой, белые носки, белая, зашнурованная на груди майка с голубым воротником и синяя в складку юбка — терял всякую привлекательность, если во дворе ходила — пусть в самом старом и выцветшем сарафане — или лежала на плетенной из прутьев кушетке, читая книгу, она. При ней невозможно было захохотать, крикнуть, побежать, поддать ногой пустую консервную банку, влезть на дерево или перепрыгнуть через канаву. И уж совсем недопустимым было играть в «зоску» — подкидывать внутренней стороной ступни клочок овчины с прикрепленным к ней для тяжести кусочком олова.
Я заметила, что в ваш дом вместе с блондинкой вошло что-то неловкое. Дядя Корней больше не звякал по жести и являлся из совхозной кузни поздно, с наступлением темноты. Степанида Максимовна совсем перестала улыбаться и чаще обычного сваливалась в постель.
У тебя с блондинкой тоже какие-то тягостные отношения. Оказавшись во дворе вдвоем, вы молчите, а если разговариваете, то не глядя друг на друга и так, будто вас к этому принудили. Кто такая эта блондинка? Если родственница, то, кажется, не очень желанная…
Полная луна освещает наш чистенький дворик с клумбами вдоль дорожек, выложенных камнями, с кустами белых и алых роз, с моим картофельным «полем», тоже обсаженным цветами. Я сижу на барьере веранды и слушаю духовой оркестр, который на танцплощадке дома отдыха играет какой-то старинный вальс. А в нашем и вашем домах огни уже погашены, все спят. Но вот вышел с папиросой в руке ты, постоял, прислонившись к дверному косяку. Увидев меня, медленно пересек двор, подошел к лестнице, сел на нижнюю ступеньку. Помолчав, с тяжелым вздохом произнес:
«Сестренка батальона» — так любовно называли бойцы и командиры танкового батальона своего санинструктора Наташу Крамову — главное действующее лицо этой повести. В горящем танке ворвался в скопище врага ее муж, комбат Румянцев. Он обеспечил успех батальону, но погиб. «Она не плакала. В груди все словно промерзло, застыло». Но надо жить. Ведь ей нет еще и двадцати... Жить или выжить? Эти две мысли подводным течением проходят в книге. Героиня выбирает первое — жить! Пройти через все испытания и выстоять.
Это наиболее полная книга самобытного ленинградского писателя Бориса Рощина. В ее основе две повести — «Открытая дверь» и «Не без добрых людей», уже получившие широкую известность. Действие повестей происходит в районной заготовительной конторе, где властвует директор, насаждающий среди рабочих пьянство, дабы легче было подчинять их своей воле. Здоровые силы коллектива, ярким представителем которых является бригадир грузчиков Антоныч, восстают против этого зла. В книгу также вошли повести «Тайна», «Во дворе кричала собака» и другие, а также рассказы о природе и животных.
Автор книг «Голубой дымок вигвама», «Компасу надо верить», «Комендант Черного озера» В. Степаненко в романе «Где ночует зимний ветер» рассказывает о выборе своего места в жизни вчерашней десятиклассницей Анфисой Аникушкиной, приехавшей работать в геологическую партию на Полярный Урал из Москвы. Много интересных людей встречает Анфиса в этот ответственный для нее период — людей разного жизненного опыта, разных профессий. В экспедиции она приобщается к труду, проходит через суровые испытания, познает настоящую дружбу, встречает свою любовь.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.