Двое и война - [13]

И вдруг ее будто ветром сдуло с постели:

— Ох, у меня же в печи прогорело! Ну и ну! Побежала я! — Сунув ноги в валенки и чмокнув Елену в нос, она исчезла, только в ушах еще стоял ее частый стрекот да мечтательное и грустное: «Да, Леночка, это — любовь!»

А Елена лежала, натянув одеяло на плечи и думая, что если Ивана убьют на войне, она не переживет — умрет. Она не представляет, как можно жить, если его не будет.

Много лет назад, когда Елена только встречалась со Степаном на вечерках в доме бобылицы бабки Агафьи, а кумовья его родителей прощупывали почву для сватовства, Степан рассказал ей, как однажды ходил с отцом в казахские степи проводником геологов и там из прихоти, из пустого ребячьего озорства убил орлицу.

— Весь тот день, — рассказывал Степан, — я спал, а когда на закате вышел из палатки, то увидел огромного орла. Распустив крылья, он сидел над убитой орлицей. Не шелохнувшись, не изменив положения, сидел он весь другой и еще один день. Мне стало страшно, — говорил Степан. — Я хотел отогнать его: свистел, улюлюкал, бросал камни. Но орел даже не смотрел в мою сторону. — Ты же подохнешь с голоду! — орал я, будто он мог понять мои слова. Я метался в палатке, не зная, что делать. И решил: открою все консервы — и рыбные, и мясные, какие только мне оставили на пять дней. Свалил все в ведро и отправился к камню: пусть или поест или растерзает меня. Подхожу. Ближе, ближе… а он — мертвый. И я заплакал…

Рассказ этот заставил Елену увидеть в дебошире и буяне Степке Евстигнееве то доброе, совестливое, красивое, по чему всегда тоскует женская душа, и согласиться на то, чтобы родители Степана засылали к ней сватов.

Теперь она вспомнила это вне всякой связи со Степаном — вспомнила орла, о котором он рассказывал, подумав, что так же вот умрет, если получит похоронную на Ивана.

В тот день Тоня прямо в цех принесла телеграмму. Елена испугалась. Но, прочитав, уткнулась в бумажку сияющим лицом, крикнула девчатам, выжидательно глядевшим от своих станков:

— Ваня завтра мимо нашей станции поедет! Просит встретить. Ой, да вы не знаете! — смутилась она. И вдруг лицо ее вытянулось: — Ведь нам завтра в ночь заступать! Как же это? Что же это, а? Что теперь делать-то?

— Идти встречать! — крикнула тетя Варя — бригадирша и соседка по станку. Неделю назад тете Варе принесли похоронную на сына — гвардии сержанта. Елене показалось, что тетя Варя улыбается насмешливо.

Тетя Варя действительно улыбалась, но совсем не насмешливо. Просто на ее улыбку легла горькая мысль о погибшем сыне.

— Отпустят! — прикрыв повлажневшие глаза, заверила тетя Варя. — Мы все попросим. Сделаем твою норму!

— Ой, милые, пожалуйста! — Тоня умоляюще скрестила руки на груди. — Тут такая любовь!

— Тоня! — с укоризной выкрикнула Елена.

— Что — Тоня? Что — Тоня? Любовь, и все!

— Не смей!

— Ну ладно, ладно. Девочки, уж вы, пожалуйста, обещайте, в случае чего, сделать ее норму, а?

— Сказали — постараемся, и все! — крикнула тетя Варя. — Правда, девчата?

— Правда, а, девчатушки? — переспрашивала Тоня, вертясь на все четыре стороны. Тормошила Елену, толкала ее локтем: — Ну, чего молчишь? — И сама просила за нее: — Уж вы постарайтесь, пожалуйста, а? Такое дело у человека. — И обещала — тоже за нее: — А Лена потом отработает. Правда, Лена? Согласны, девчата?

Девчата молчали. Но они улыбались — ободряюще, доброжелательно.

— Ну вот, вишь, как хорошо! — радовалась Тоня.

— Только к начальнику сбегай, — посоветовала тетя Варя. — А если что — прямо в партейную ячейку.

— Да, шпарь в ячейку, и никаких! — подхватила Тоня. — Обскажи, что и как. Девчата, мол, согласны мою сменную норму на бригаду разложить и выполнить. Поняла?

— Поняла. — Елена тоже улыбалась — смущенно и чуточку виновато: ну за что, за что ей такое счастье?

— Ой, я помчалась. Стирка у меня. Щелок уж навела. — Тоня поцеловала Елену в подбородок и побежала к выходу, махая варежкой и выкрикивая что-то, чего за шумом цеха не было слышно. И только когда она скрылась, Елена догадалась: просит передать Ивану привет. Она совсем забыла, что Тоня знает его.

Сунув телеграмму в карман телогрейки, Елена продолжала работать. Руки привычно и спокойно делали свое дело, а голова была занята мыслями об Иване, о фронте, о войне. Война свела Елену с Иваном, и война же — больно, наперехлест — ударила по сердцу, отобрав его. Но как это ни было горько, Елена радовалась — и тому, что встретила она Ивана, и тому, что судьба ее теперь — общая со всеми. А то была она как отрезанный ломоть. И еще хорошо, что Тоня рассказала девчатам про Ивана. «Мне и не пришлось ничего объяснять, — думала она. — Интересно, а про письмо Тоня тоже рассказала?» Эта мысль заставила Елену покраснеть. «Нет, наверное, не успела еще, — успокоила она себя. — Ну да вечером обязательно примчится пораньше, доложит и о письме», — подумала она, уже желая этого, гордясь словами, которые Иван написал ей.

В обеденный перерыв Елена разыскивала начальника цеха. Пока разыскала, да показала телеграмму, да объяснила все, перерыв кончился. Она встала к станку, так и не успев поесть. Завязанные в белый головной платок картофелины, кусок хлеба и соль в спичечном коробке лежали на окне рядом с бутылкой подслащенного чая.