Двенадцать замечаний в тетрадке - [39]

И никак не могла поверить, когда в один прекрасный день узнала, что вы час назад поженились, и не в зале для бракосочетаний, а в отделе записей гражданского состояния. Свидетелями были дядя Элек и Помощник пилота, больше вы никого и не позвали, родственников и друзей решили известить в ближайшие дни. Все это громогласно рассказывал Помощник пилота — он сидел у нас в кухне, на скамеечке, и уплетал блинчики. Тантика с самым строгим выражением лица жарила их для него один за другим и обильно смазывала вареньем… Гм… Обычно она более экономна.

— Ничего подобного не слышала! — возмущалась Тантика. — Ну хотя бы пошли потом вчетвером в какое-нибудь приличное место, праздничный обед заказали. Все-таки праздник, не так ли?

— А по-моему, с вашего разрешения, праздничность не от того зависит… Я и сам поступил бы, как они, — задумчиво проговорил Помощник пилота, но тут же, чтобы порадовать Тантику, добавил: — Но мы все-таки зашли в «Будапешт», выпили по «джинфизу».

— Что это такое? — спросила я; конечно, интересовало меня не это, а свадьба, но о свадьбе, судя по всему, добавить было нечего.

— Джин — это что-то вроде палинки, водки. А еще к нему дают лимонад. Смешиваешь, и получается «джинфиз». Вкус удивительный — по крайней мере, мне нравится. Я и сегодня его заказывал. Это уж другое дело, что достался мне только лимонад. Ты, говорят, еще маленький, тебе спиртного нельзя.

— Вот как? — Тантика засмеялась. Помощник пилота ей нравился, я это видела.

— Мне пить не полагалось. Я был за рулем. Ведь я, изволите знать, и шофером был при них. Две должности сразу! Дядя Шандор совсем меня заэксплуатировал… А у тебя какая будет свадьба, Мелинда, как ты себе представляешь?

— Не имею обыкновения думать об этом! — сердито буркнула я и перехватила блинчик, поджарившийся последним, — мы оба потянулись за ним одновременно, чуть не столкнулись.

— Так я и поверил! — успокоил меня Помощник пилота и громко чмокнул Тантику в щеку в благодарность за блинчик.

Тантика ни капельки не рассердилась, а только рассмеялась весело и дружелюбно.

— Рада видеть вас, заходите почаще, — и тоже его поцеловала.

Я чуть в обморок не упала: Тантике не свойственны подобные нежности.

Конечно, Помощник пилота был прав: о собственной свадьбе я думала предостаточно, особенно с тех пор, как у нас одна за другой отшумели свадьбы моих дядей. Чтобы поместились гости, из дому вытаскивали всю мебель, так что, кроме столов да стульев, в комнатах ничего не оставалось. Помню, как-то нас с Имре уложили в кладовке, когда мы совсем уже стали клевать носом. Втиснули туда кожаный диван Таты, и мы спали — где ноги, где головы, а вокруг нас красовались торты. В доме у Ма всегда пекли бесчисленное множество тортов, да еще гости с собой приносили. Мы с Имре даже поругались тогда, заспорив, кто какой торт выбрал бы, а на футбольном торте рассорились вдребезги. Каждый торт был роскошно украшен аляповатыми цветами и лентами из сахара, но футбольный торт был несравненным. Сверху его залили чем-то зеленым, как будто это было поле, покрытое травой, а на поле с двух сторон красовались крохотные ворота. Замечательно получилась сетка — из глазури. На зеленом ковре стояли крошки футболисты, повернув к мячу глупенькие марципановые головки. Одни были одеты в зеленое, другие в лиловое. Имре по цвету тотчас разгадал, какие это команды, и торт по законам игры достался ему. Только в воображении, конечно; но все равно я так разозлилась, что, когда Имре уснул, тайком съела одного вратаря.

— У нас на свадьбе всегда танцы, и, по-моему, это правильно, — пробормотала я.

Тогда Помощник пилота пообещал изменить свои прежние взгляды на этот вопрос: на его свадьбе тоже будут танцы, но исключительно для моего удовольствия. И я, конечно, покраснела — это просто ужасно, что я всегда краснею, притом в самый неподходящий момент, когда меньше всего этого желаю. Потом пришли и вы с мамой; оказалось, вы уже наведывались утром, но я тогда была в школе. Вы перевезли наши вещи на новую квартиру на машине Помощника пилота. Какое счастье, что он тоже был с нами и дурачился вовсю — хотел упаковать заодно и тетю Баби! Я-то стояла как столб, не зная даже, полагается ли поздравить вас или нет. Если не ошибаюсь, я так и не придумала, как поступить.

В моей новой комнате я даже оглядеться не смела, ни словечка не сказала, нравится ли. А ведь сколько я мечтала об отдельной комнате! И еще недавно вполне удовлетворилась бы даже нишей-чуланом. Ты сказал, чтобы я устраивалась по своему вкусу. Я сразу заметила, что в моей комнате сплошь только новая мебель. Ваша комната тоже была красивая, вполне нормальная, но совсем не современная. Там осталась, как видно, твоя старая мебель, и мамину кушетку я узнала. В моей комнате одна стена была сплошным окном — ну да, ведь вы застеклили для меня балкон, — а посередине, как маленький трон, стоял египетский кожаный пуф высотой с детский стул. Он был сшит из черных и зеленых полосок и выглядел таким мягким, что хотелось немедленно усесться на него, поджав ноги. Наконец я открыла рот и спросила: а что, если я захочу сейчас же отлакировать паркет? Ты засмеялся, сказал: «Ну что же, действуй!» — хотя мама тревожилась, что пол еще недостаточно просох: ведь его только вчера мыли. Я заупрямилась, и вы дали мне лак и кисть, да еще радовались тому, что я так увлечена своей комнатой. Но я-то усердствовала только потому, что не знала, как держаться с вами, и очень боялась, что ты захочешь говорить со мной, наобещаешь с три короба и от меня потребуешь обещаний: мол, у нас начинается новая жизнь, то да се… Нет уж, лучше заняться паркетом! Я начала от двери и двигалась по направлению к своей кушетке. Домазывала, улегшись на кушетку ничком, — нельзя же было ступить на только что нанесенный, непросохший лак, а значит, нельзя было и выйти, чтобы попрощаться и пожелать вам спокойной ночи.