Двенадцать замечаний в тетрадке - [41]

Ты и билеты в кино купил. Сам теперь знаешь, что не стоило. Отправились всем семейством и Помощника пилота прихватили. Все держались торжественно, совсем как растроганные родители в день первого школьного звонка. Репортаж из аэропорта показывали между журналом и художественным фильмом, как раз когда в зал из курительной хлынули опоздавшие к началу сеанса, внеся с собою запах табака. Репортаж был коротенький и странно незнакомый, может быть из-за музыки. Мне запомнился грохот и рев «ТУ», крики и суетливая беготня осветителей, а с экрана неслась какая-то джазовая музыка. Но в общем, было красиво. Все выглядели красивыми, и я тоже. После сеанса Помощник пилота прямиком устремился к кассе и купил еще два билета на завтра. Сказал, что этот гениальный фильм, где я в главной роли, мы должны непременно повидать хотя бы дважды.

Возвращались все в превосходном настроении и без конца смеялись… Тетя Крепс как-то говорила, что тот, кто в пятницу много смеется, в воскресенье будет плакать. Тетя Крепс живет в Тисааре на нашем конце, ей лет сто, не меньше, и она просто напичкана всякими суевериями и приметами. Она все время пугала ими ребят, потому что сердилась на нас за вечный шум и за мяч, который то и дело залетал на ее огород. Соседские ребятишки ее побаивались и, стоило ей завести свои сказки, мигом утихомиривались. Только я подрывала ее авторитет: мне Тата давно объяснил, что такое молния и отчего бывает гром, а летучих мышей я и вовсе не боялась, одна даже постоянно жила у Таты тихо-мирно, не принося ни беды, ни счастья. Бедная тетя Крепс очень на меня сердилась за то, что я никак не пугалась. А вспомнила я о тете Крепс после кино оттого, что мы просто надрывались все от смеха — вот мне и захотелось рассказать о ней тебе. Мама и Помощник пилота ушли вперед, увлеченно разглядывая витрины, а ты придержал меня за руку, и мы замедлили шаги.

— Я хотел бы, Мелинда, удочерить тебя. Согласна?

— Зачем это? — вскрикнула я отчаянно и сама поняла, что вышло страшно грубо. Так было спокойно все, нам было так весело! — Зачем это?

— Ну, как это — зачем? Затем… чтобы у нас была нормальная семья.

В детстве я боялась эха. Эхо жило на песчаной излучине Тисы, густо поросшей тростником. Я была уверена, что оно живет, живое, — иначе как же оно меня передразнивает? Я всегда кричала ему что-нибудь, когда мы проплывали по этой излучине на лодке, и всякий раз мороз проходил по коже, когда оно тут же повторяло все слово в слово, только другим, чужим голосом. Я не сомневалась: эхо передразнивает меня, но что было делать, как с ним бороться — ведь оно явно сильнее!

И вот ты повторил мои слова, словно эхо. Повторил точь-в-точь так, как я сказала маме в тот необыкновенный день, когда мы с ней заговорили. Значит, она рассказала тебе? Вы с мамой обсуждаете меня, мои слова?! И ты тоже меня передразниваешь?..

Мы подошли к машине. Вы сели втроем: мама работала в ночную смену, и вы собирались отвезти ее в больницу. А я пошла домой, сказала, что надо еще делать уроки. Помощник пилота вертел в руках ключ зажигания, а ты опустил окно и сказал мне вслед:

— Подумай еще! Но не очень тяни. Ты ничего не потеряешь, если сменишь фамилию… Да и не такая уж она у тебя складная, ведь так?

Это ты напрасно сказал тогда! Складная у меня фамилия или нескладная, но это фамилия Таты, понятно?

Дома я даже не разделась и Йожику не впустила, хотя он стучал упорно и монотонно, как дятел. Схватила листок бумажки, быстро нацарапала: «Ты не удочеришь меня, не хочу! Лучше уйду» — и положила на телевизор, чтобы ты увидел сразу, как только откроешь дверь. А потом ушла. Было уже половина восьмого, стемнело, валил снег. По Кёруту чавкали снегоочистительные машины, сегодня им хватит работы на всю ночь! На фасадах магазинов сияли дрожа неоновые надписи. На днях ты принес большущую гирлянду разноцветных лампочек и развесил ее по комнате, проверяя, все ли горят. Провозился с ней целый вечер, прикидывал, как это будет эффектно и современно выглядеть на елке. Дома мы зажигали свечи и бенгальские огни. Комната наполнялась тяжелым и щекочущим запахом, со свечей иногда капало на пол. Ничего, для меня и свечи хороши. И фамилия моя тоже… А ведь тетя Крепс, пожалуй, права: слишком много я сегодня смеялась — того и гляди, заплачу…

Я увидела вдруг, что стою перед дверью Урбанов. Но, уже позвонив, вдруг отчаянно струсила: дверь сейчас откроется, а что я скажу? Зачем пришла? Я ведь и сама не знала зачем да и шла не сюда. Вообще никуда не шла, если сказать по правде…

Однако Дёзё ничуть не удивился, только спросил сочувственно:

— У вас телевизор испортился?

Дёзё был уже в пижаме, Малыш тоже; он смотрел передачу про Мажолу и крикнул мне, чтобы я поскорей входила: сейчас начнется детективный фильм; он тоже будет смотреть его, потому что родители на дежурстве — вот как ему повезло! Я не сразу сообразила, что и вопрос Дёзё был связан с детективным фильмом: им даже в голову не приходило, что в такое время можно думать о чем-то другом. Во всяком случае, хоть в одном повезло: обоих родителей Дёзё нет дома. Прямо в пальто я присела на краешек кровати Малыша.