Двенадцать цезарей - [79]

Вителлий преуспел только в одном: он вызывал лишь презрение и, таким образом, проиграл вторую половину войны.

План, заключавшийся в том, что он должен был отречься от престола, провалился. Инициатором этого плана был Сабин, он обещал императору сто миллионов сестерциев и загородную виллу, если тот согласится на мирную передачу власти. Но он ни к чему не привел из-за представления, разыгранного, по свидетельству Тацита, не кем иным, как самим Вителлием. Восемнадцатого декабря император появился в Форуме в траурном одеянии, окруженный семьей, домочадцами, солдатами. Он объяснил курс, который для себя выбрал, сказав, что «отказывается от власти в интересах мира и государства, просит сохранить память о нем и брате и сжалиться над его женой и невинными детьми». Во время речи Вителлий протягивал ребенка окружавшей толпе, «обращаясь то к одному, то к другому, то ко всем вместе». Наконец, когда его начали душить рыдания, он отстегнул от пояса кинжал и подал его стоявшему рядом консулу, «как бы передавая власть над жизнью и смертью сограждан».[224]

Но ни консул, ни римляне не приняли символического отречения. Когда «Вителлий двинулся к храму Согласия с намерением там сложить с себя знаки верховной власти… пройти по улицам, забитым народом, оказалось невозможно». Открытой оставалась только дорога во дворец. Вителлий, поколебавшись, вернулся в свою золоченую клетку. Это было совсем не то, к чему он стремился. Когда-то в северной провинции легионеры сделали его императором. Теперь они заставили его соблюдать то самое соглашение.

Поскольку силы Вителлия потерпели поражение везде, кроме Рима, подобное положение означало кризис государства. Сабин настаивал, чтобы император оставался верным прежним договоренностям. Но Вителлий был бессилен. Инициатива принадлежала солдатам, и они начали действовать, осадив Капитолийский холм, где укрылся Сабин, и сжегши дотла храм Юпитера Благого и Величайшего. Сам Сабин был взят в плен и убит, младшему сыну Веспасиана, Домициану, удалось спастись. Как только армия Прима вошла в Рим, репрессии не заставили себя ждать. Вителлий бежал из дворца в носилках, которые несли кухонные рабы, в дом жены на Палатинском холме, но передумал. Он вернулся в пустой, покинутый всеми дворец. Ценой нерешительности стала его жизнь.

По коридорам дворца шел, прихрамывая, массивный мужчина. Хромотой он был обязан сломанному на гонках колесниц бедру — своему первому ранению во время принципата. Как и в случае с Гаем Калигулой, в чьей компании он получил это увечье, созданный античным биографом образ римского императора, бродящего по коридорам собственного дворца в поисках помощи и спокойствия, наводит на грустные размышления. Для Вителлия, как известно, все закончится плохо.

Чтобы не быть узнанным, он решил надеть оборванную грязную тунику. Набил золотыми монетами потайной пояс и спрятался в единственном месте, которое считал безопасным и в котором мог дождаться темноты. Каморка была маленькой, плохо пахнущей: здесь содержали собак, охранявших дворец. Вителлий устроился здесь вместе с ними, загородив дверь кроватью и тюфяком. Он думал не о сне, а о том, чтобы под покровом ночи ускользнуть в Таррацину, где брат обещал ему безопасность. Но ничего не вышло. Когда его обнаружили захватившие дворец вражеские солдаты, грязная туника была покрыта кровью, потому что его покусали собаки. Вителлий попытался солгать и вывернуться, говоря, что он не император, но скоро был узнан. Солдаты набросили ему на шею веревку и связали руки за спиной. Как собаку, его вывели из дворца и поволокли по улицам Рима в сторону Лестницы рыданий, где пытали и обезглавили.[225] «Ведь я был вашим императором», — сказал Вителлий, тем самым признав то, что минутами ранее отрицал. По правде говоря, он не был императором Рима, а всего лишь временной фигурой, на короткое время возвышенной конфликтом, а затем съеденной «собаками войны».

ВЕСПАСИАН (9-79 гг. н. э.) «Лисица шерстью слиняла, да нрав не сменяла!»

Все началось в котле гражданской войны и закончилось на провинциальном курорте с холодными источниками. В промежутке между этими событиями Веспасиан из рода Флавиев, «неожиданный» император, по определению Светония, во время своего правления тщательно избегал как жары, так и холода. Рассудительный и сдержанный, не расположенный к поспешности, чувствительный к проделкам и шуткам относительно своей хорошо известной бережливости, этот десятый цезарь Рима, провозглашенный только на пороге шестидесятилетия, умерял расточительность и распущенность там, где с ними сталкивался. Для себя он тоже не делал исключения. Одни эти детали, если допустить, что они верны, отличают его от увлекавшихся излишествами предшественников и объясняют его успех там, где Гальба, Отон и Вителлий потерпели впечатляющую неудачу.

«Лисица шерстью слиняла, да нрав не сменяла!» — так, по словам Светония, бранил его старый пастух. Так оно и было на самом деле. При наследниках Августа из рода Юлиев-Клавдиев и императорах 69 года эту избитую фразу можно было применить к самому принципату, в котором правитель сменял правителя, происходила смена иконографии, а отличительным признаком являлась подверженность ошибкам вследствие крайней самонадеянности. Десятилетие власти Веспасиана знаменует собой поворотный пункт. Рим изменился: ограничено роскошество, аристократическую помпезность заменила осмотрительность, а на Палатинском холме стала царствовать более прозаическая культура. Веспасиан, этот крепкий солдат, свято чтивший память своей бабки, старательно соблюдавший ежемесячный пост и с тем же усердием проверявший состояние римской казны, по большей части оставался невосприимчивым к коррупционным соблазнам своей должности. Безымянные наложницы, с которыми император время от времени делил постель, вознаграждались пухлыми кошельками с сестерциями (эту плату он вполне мог себе позволить), но он отвергал вмешательство императорских женщин в политику.