Двенадцать цезарей - [19]
Он вряд ли мог выбрать худший образчик. Красивая, умная, высокомерная и неуважительная, Юлия была абсолютно непригодной личностью для воплощения нравственных норм. Она унаследовала своенравную чувственность, сравнимую с родительской. Ее неблагоразумие имело давнюю историю: будучи замужем за Агриппой, она воспылала страстью к Тиберию, которого в конце концов разочарует их союз. Провинности Юлии состояли как из достаточно продолжительных, так и случайных любовных связей: Сенека говорит о слухах, что по ночам в центре Рима она предлагала себя любому прохожему. Вначале Август сомневался в их достоверности, но затем недоверие сменилось яростью. «В его собственном доме разразилось бедствие, о котором стыдно рассказывать и ужасно вспоминать, — сообщает Веллей Патеркул. — Ведь его дочь Юлия, полностью пренебрегшая таким отцом и мужем, не упустила ничего из того, что может совершить или с позором претерпеть женщина, и из-за разнузданности и распутства стала измерять величие своего положения возможностью совершать проступки, считая разрешенным все, что угодно».[52] Пылающий гневом, пораженный новостями Август обсуждал падение Юлии даже в сенате. Потом выслал единственного ребенка из Рима на вулканический остров Пандатерия в Тирренском море. Несмотря на народные демонстрации в ее поддержку, Август не изменил своего решения. Он больше не видел свою дочь и приказал, чтобы ее тело не хоронили в его мавзолее. Это было жестокое и абсурдное завершение политики, призванной поднять роль семьи, оно служит удивительным доказательством той значимости, которую Август отводил внешним проявлениям (когда это его устраивало) и подчинению общим правилам для собственной семьи.
Когда Юлия попала в немилость, Августу исполнился шестьдесят один год — очень большой возраст для Рима того времени. Почти сорок лет он занимал ведущее положение в римской общественной жизни. Он энергично взялся за восстановление величия империи после катаклизмов затянувшейся гражданской войны, продолжавшейся еще при жизни его «отца». Некоторые его реформы были целесообразными: он установил фиксированные выплаты солдатам и организовал преторианскую гвардию, стремился свести к минимуму коррупцию при выборах, создал новые должности, чтобы большее число людей принимали участие в управлении государством, — инспекторы акведуков, общественных зданий и дорог. Август сформировал романтическое видение Рима и своих предшественников, ввел ношение тоги на Форуме, учил своих дочерей и внучек прядильному и ткацкому мастерству и сам подавал пример семейной любви к матери и сестрам. Он был приветливым и дружелюбным. Светоний пишет, что когда сенатор, которого он едва знал, ослеп и решился на самоубийство, «Август посетил его и своими утешениями убедил не лишать себя жизни». Что более важно, он определял роль принцепса как человека на службе государства — старомодная идея, утверждавшая, что творить добро для большинства людей лучше, чем личное обогащение. По свидетельству того же автора, Августу принадлежат слова: «Итак, да будет мне дано установить государство на его основе целым и незыблемым, дабы я, пожиная желанные плоды этого свершения, почитался творцом лучшего государственного устройства». Личный вклад Августа включал меры противодействия пожарам и наводнениям, восстановление Фламиниевой дороги и беспрецедентную программу общественного строительства. Наблюдатели отмечали, что он устал: поворотным моментом стало падение Юлии. За ним последовали смерти — Гая Цезаря и Луция Цезаря, а затем такое же драматическое изгнание в 8 г. н. э. дочери Юлии — Юлии Младшей. Внучку Августа обвинили в прелюбодеянии, как и ее мать, но в этом случае положение усугубило подозрение в заговоре. В него был вовлечен Агриппа Постум, последний оставшийся в живых сын Юлии Старшей и Агриппы. Затем, на следующий год во время военной кампании в Германии, Квинтилий Вар потерял все три римских легиона, находившихся под его командованием, в битве с германскими племенами в Тевтобургском лесу. Возможно, Август пережил что-то вроде нервного потрясения, хотя со временем, похоже, оправился от него. По свидетельству Светония, «…он до того был сокрушен, что несколько месяцев подряд не стриг волос и бороды и не раз бился головою о косяк, восклицая: „Квинтилий Вар, верни легионы!“»
