Две жемчужные нити - [22]

Не верь им, девушка, остерегайся каждого. Смотри внимательно, потому что потом будешь горько каяться… Вишь, заливается, словно со свадьбы идет.

Мимо них прошел какой-то мужчина, и оба они почему-то сразу умолкли. А тот даже не посмотрел на них. Шел, задумчиво склонив голову, время от времени посматривая на бухту и море, словно кого-нибудь дожидался оттуда… Так и ушел прочь, тихий, спокойный. Стал спускаться по крутым ступеням, которые вели к морю. И одноглазый снова захохотал, слушая сидящего рядом с ним человека. Но тут с ними поравнялась седая женщина, она шла, вся согнувшись под тяжестью двух больших стопок книг. Одноглазый со своим собеседником мигом бросились к ней, схватили книги. Искра чуть не вскрикнула от возмущения. Вот уж хулиганье, но они и не думали убегать, как ей показалось, а пошли рядом с женщиной к крутой лестнице, по которой только что спустился мужчина, вызвавший у них страх.

«Напрасно я на людей нападаю, — промелькнуло в голове Искры. — Так и тянет меня сплеча рубить… А тут лучше бы подождать, спокойно все взвесить и рассмотреть…»

Искра и не заметила, как пришла на комбинат. И теперь этот занудливый дядька гудит и гудит у нее над ухом. Мол, если бы не он, бригада ни за что на свете не приняла бы ее, не захотела бы даже говорить. А так он все устроил — у него ведь авторитет. Теперь Искра должна благодарить его денно и нощно. Пусть и тетке напишет, каким уважением он тут пользуется — капитан второго ранга в запасе, вечный холостяк Марчук. Напишет? Искра промолчала. О чем, собственно, писать? Ведь Марчук лишь проводил ее в проходную и передал хмурой и молчаливой Олесе Тиховод.

Искра сразу узнала ее, как только та появилась в солнечном проеме темноватой проходной. А Олеся, наверное, не узнала Искру. Они стояли в узком проходе рядом с потертым железным турникетом, через который пробегали ткачи, выбрасывая вперед руку с пропуском перед вахтером. Если уж на то пошло, так девушки могли бы так встретиться и без Марчука, и нечего ему набивать себе цену. Он же решил еще и Олесю уколоть, чтобы показать свое превосходство. Хмыкнул и забубнил:

— Ай-яй-яй! Дочка! И зачем тебе нужно было выскакивать с этим буфетом на такую высокую трибуну? И свой авторитет подорвала, и дирекции хлопот… Надо было бы посоветоваться в парткоме, согласовать тезисы… Ведь не маленькая… А теперь сама виновата!..

Олеся вспыхнула, уголки ярких губ задрожали. Еле сдерживалась. Только стиснула кулачки и холодно бросила:

— Я права! Слышите? Я права!..

— Права? — ехидно прищурился Марчук. — А кто же не прав?

— Вы! — вдруг зло выкрикнула Олеся. — Вот такие, как вы! Все, кто пуговицы драит каждый день мелом и сапоги чистит, чтоб только мундир блестел. А под мундиром пусть все гниет. Вам все равно. Лишь бы честь мундира. Вызубрили одно на всю жизнь: «Есть! Так точно! Никак нет!» И хотите с этим прожить всю жизнь. Не выйдет! Не те времена!..

— Ну, ну! — отшатнулся Марчук и погрозил пальцем. — Не забывай, Олеся, в какой ты бригаде. Ваш девиз — все за одного, один за всех…

— А ваш: кто в лес, кто по дрова, лишь бы цела моя голова? Лишь бы мундир блестел? — сдержанно засмеялась Олеся.

Марчук закашлялся и куда-то исчез.

Искре очень понравилось поведение молодой ткачихи. И она сказала:

— А я вас знаю… Вы так смело сказали им про этот буфет… Прямо здорово!..

— Здорово, — задумчиво повторила Олеся. — А вот видите, как налетел?.. Да и не он один. В завкоме тоже подпевают. И бригадир наш… И дирекция косо смотрит…

— А девчата?

— Девчата горой стоят… Я же сказала не свое, а то, что все мы думали… А такие, как вот этот отдел кадров, привыкли по-старому жить. Не выйдет!

— Не выйдет! — поддакнула Искра.

Олеся внимательно взглянула на нее, словно проверяла: искренне она это говорит или только формы ради, чтобы поддакнуть той, от которой зависело ее устройство на работу. И, не разгадав мыслей Искры, заметила:

— А я вас тоже знаю… Видела на собрании…

— Вот и хорошо… Мы и познакомились, — просто ответила Искра.

Они шли по просторному двору комбината, который скорее походил на длинный сад с цветниками, чем на фабричную территорию. Олеся похвасталась Искре, что сад они сами сажали, а ее, Олесю, прозвали Лесничихой, потому что раньше она работала в лесничестве. Вот здесь они посадили яблони, а вон груши и сливы. Вдоль цехов высадили орехи и горький миндаль. Крыжовник и черную смородину вдоль дорожек.

Оказалось, что Искра тоже хорошо разбирается в садоводстве. Но вот как она разбирается в ткацком производстве? Что-то уж очень расхваливал ее отдел кадров. Правда, кажется, не напрасно. Искра, по просьбе Олеси, точно угадывала, где и какой находится цех, узнавая это по мельчайшим деталям и признакам, которые известны только опытному ткачу. А их ткацкий Искра узнала еще издали и грустно покачала головой:

— А у вас окна наглухо закрыты.

— Режим температуры и влажности, — вздохнула Олеся. — Иначе нитка становится не та. Брак пойдет.

— Знаю, — независимо ответила Искра.

Она вся как-то внутренне напряглась, словно перешагнула порог родного дома, в котором давно не была: знакомый до боли гул станков и шум сновальных машин, и острый запах красильных цехов, где рождались сказочные сочетания красок, и, наконец, склады готовой продукции, которые шелестели и трещали шелками, бархатом разнообразнейших расцветок, — от всего этого повеяло на Искру чем-то дорогим и родным. Может, это она и есть, тяга рабочего класса к родной стихии. Она никогда раньше об этом не думала. Вот чудеса! Не успела отойти от проходной, а кажется: уже давно здесь и все, все знает. За проходной увидела высокий памятник адмиралу Нахимову, и сердце радостно застучало, сладко заныло. Теперь и она будет каждый день ходить туда, где когда-то стоял ее Валентин. И разлука их будет не такой горькой. Да, да!