Две томские тайны - [52]

В Уфе сформировали кавалерийскую дивизию и бросили её под Сталинград. Так от Волги с боями прошёл он до самой Эльбы. Даже на развалинах рейхстага расписался. А отец его, Рахматулла, с войны не вернулся. Пропал без вести под Москвой.

Ему бы грамоте выучиться, цены б тогда человеку не было. Четыре класса — с горем пополам. Но после войны — какая учеба? Так жить хотелось! Богом суждено было встретиться им.

На их свадьбе гуляли вся Эушта[41] и весь Заисток. Гости восхищались красивой парой. Русоволосый коренастый герой-жених и невеста кожей бела, а волосы и глаза, черны, как смоль, а сама тоненькая, как тростиночка.

Но молодой муж не сразу оценил её чувство и даже после свадьбы погуливал на стороне. Фронтовик-орденоносец был везде нарасхват. Одинокие женщины после войны на каждом шагу. Он старался хранить верность жене, но не всегда получалось. Должность завхоза на ипподроме — ответственная. Так много нужно знать! Кругом — цифры, цифры, цифры. В глазах рябит. Ему б просто за лошадками ухаживать. Испугался герой растраты казённых денег. Пришёл на поклон к директору и слёзно попросил перевести его в наездники или просто в конюхи.

После войны заезды устраивали редко, по праздникам, а в будни он чистил конюшню, мыл лошадей и выезжал их. Зато на бегах равных Сабанаеву не было.

Все заезды выигрывал. Но однажды кто-то из завистников, а, может быть, обиженных мужей, ослабил крепление колес на его коляске-каталке. Перед самым финишем, когда конь нёсся на полной скорости, колеса отвалились, и наездник, сделав в воздухе акробатическое сальто, рухнул на беговую дорожку.

Всю войну прошёл без единой царапины. А тут надо же — на родном ипподроме в присутствии сотен земляков изувечился. Три месяца пролежал в гипсе. Левую руку хирурги собрали буквально по частям, но былую подвижность суставам вернуть не удалось. Хвала Всевышнему, хоть на ногах кости срослись нормально. А два компрессионных перелома позвоночника в области поясницы и грудины для любого другого означали б инвалидную коляску, но только не для Вилена Сабанаева. Превозмогая адскую боль, он заставлял врачей делать ему операции, какие были в хирургических справочниках, лишь бы получить шанс на выздоровление.

Из клиники домой его принесли на носилках. Благо, Заисток начинался прямо за мединститутом. Зульфия и по сей день помнила, как встретила мужа в смятении.

— Что, жена, не рада калеке? — издевательски спросил он с кровати.

Нервно перебирая пальцами концы платка, она набралась смелости и произнесла:

— У твоей мамы случился сердечный приступ. В больнице мы боялись тебе сказать. Она умерла.

Вилен зажмурился, сжал изо всей силы правый кулак и ударил по стене. Посыпались извёстка и штукатурка.

— Ничего, Зуля. Я встану, обязательно встану. Клянусь!

Её отец, работавший плотником в колхозе, соорудил зятю турник над кроватью, чтобы, уцепившись руками за перекладину, он пытался приподнимать туловище.

Вода камень точит. И Вилен после изнурительных шестимесячных тренировок встал с постели, а потом устроился мясником на центральный рынок.

Однажды тёплым августовским вечером они пошли прогуляться в парк на Белое озеро. И рядом со скульптурой пограничника с собакой под кустом акации Зульфия рассказала мужу старинную легенду.

Давным-давно древнюю крепость, стоявшую на этом месте, осадило войско бухарцев и степняков. Эуштинцы стойко оборонялись. Но враги призвали злых духов, заразивших озеро болезнями. Кто пил из него воду, сразу заболевал.

Храбрый эуштинский воин Ушай вызвал на поединок местного князца Басандая, перешедшего в стан врагов. Но Ушай уже был болен и погиб в схватке. А ночью во сне его невесте красавице-княжне Томе[42] голос с небес подсказал, что оживить озеро может только княжеская кровь. И тогда она, горюя о смерти жениха, зашла в озеро и пронзила себе грудь острым кинжалом. Вода вокруг неё закипела, вначале стала алой, а потом окрасилась в белый цвет. Каждый из выживших защитников крепости, выпив целебной воды из озера, тут же исцелялся. Поэтому озеро и прозвали Белым.

— Красивая сказка!

Опираясь на трость, Вилен проводил взглядом цокавшую каблучками по асфальту очередную пару изящных женских ножек.

Зуля повернула голову мужа на себя и, смотря прямо в его бесстыжие голубые глаза, произнесла металлическим голосом:

— Это — последнее предупреждение тебе, кобель. Если не перестанешь пялиться на других баб, клянусь: убью себя и твоего ребёнка.

Вилен понял, что жена не шутит, и с той поры никогда больше не изменял ей. А под Новый 1947-й год у Сабанаевых родился сын.

Наиль уже учился в первом классе, когда в семье появился второй ребенок — Надир. Поступление первенца в техникум совпало с рождением третьего брата — Анвара.

А разве давно встречали из армии самого Наиля? Накрывали столы во дворе. Резали барана, а сколько ещё говядины и конины приготовили — не счесть. В доме все гости не помещались. Одной родни человек тридцать из Эушты и Тахтамышева приехало, а ещё — соседи, друзья.

Под раскидистым сиреневым кустом у калитки стояла лавочка. На ней на коленях у старшего сержанта в парадной форме сидели двое мальчишек и, с восхищением дотрагиваясь до блестящих армейских значков, то и дело спрашивали: «А эта медаль за что?».