Две тайны Христа. Издание второе, переработанное и дополненное - [142]

Рудольф Штайнер, много размышлявший над духовными проблемами евангелий, пишет: «Римские Цезари требовали для себя божественного почитания. Иисус из Назарета тем словам (кесарю — кесарево) дал следующее значение: „Отдавайте цезарю цезарево, а нечто сохраняйте для Бога, которого вам надлежит искать в другом существе, а не в цезаре“»[214]. Это другая трактовка все той же крамолы.

Иисус постоянно собирает вокруг себя огромную аудиторию. В город начинают стекаться паломники, число их растет, соответственно возрастает число слушателей Иисуса.

В четверг Пилат призывает к себе Каиафу, возможно, и других представителей иудейской элиты и говорит следующее:

«Рабби, я призвал вас для того, чтобы выразить свою обеспокоенность вашим бездействием. Ваш молодой проповедник при вашем попустительстве и любви к дискуссиям собирает огромное число почитателей, а от его проповедей несет бунтом. А я — старый служака и бунт чувствую за много дней. Мы, римляне, прекрасно осведомлены о вашем отношении к власти Цезаря. После смерти Ирода радостный настрой толпы без всякого на то повода перерос в бунт против римлян. Случилось это, если вы помните, на Пасху. Я вовсе не хочу крови, ни вашей, ни, в особенности, римской, слишком много я ее видел, но мой долг предупредить вас, что если меры не будут приняты, то любые публичные выступления будут жестоко подавлены. Я все сказал».

Иудеи откланиваются. Пилат все сделал правильно, он их предупредил.

Каиафа срочно собирает совещание. «Тогда собрались первосвященники и книжники и старейшины народа во двор первосвященника по имени Каиафа» (Мф. 26:3). Первосвященник просто обязан был выступать первым. Он докладывает собранию, что сказал Пилат. Свою речь он заканчивает фразой, под которой мог бы смело подписаться любой из первосвященников Иудеи: «Лучше одному человеку умереть за народ».

Участь Иисуса предрешена, никто не решается да и не видит необходимости выступать в его защиту. Наоборот, в такие минуты вспоминается все: и богохульство, и непонятные слова о разрушении храма, и многое другое. Их беспокоит только одно: «Только не в праздник, чтобы не сделалось возмущения в народе» (Мф. 26:5). То же самое говорит и Марк (14:2). «Через два дня надлежало быть празднику Пасхи и опресноков. И искали первосвященники и книжники, как бы взять Его хитростью и убить…» (Мк. 14:1). Марк вкладывает эти слова в уста Иисуса, но это только литературный прием.

Совещание должно было окончиться поздно вечером в четверг, или, по иудейским меркам, уже в пятницу, которая наступила после захода солнца. Откладывать поимку Иисуса просто нет времени. И тут наступает время отмести две несуразности, о которых написано так много. Иисус не скрывается, и не думал скрываться. Он ничего не ведает о решении, а если и обладает даром предвидения, то все равно не предпринимает никаких действий. Импульсивного предательства Иуды либо нет вообще, либо оно носит, так сказать, очень ограниченный характер. Если б Каиафа и священнослужители приняли решение арестовать Иисуса на следующий день, они могли бы сделать это без всяких треволнений. Но у них нет времени. Арест Иисуса в пятницу влечет за собой перенос суда на субботу, чего допустить нельзя.

Донос Иуды в этих условиях выглядит как-то слишком лакированно, что ли. Только что вынесено решение об аресте возмутителя спокойствия, и тут же донос о его местонахождении. Слишком необычное совпадение. Скорее всего, Иуда был соглядатай, давно следивший за перемещениями Иисуса. Когда священнослужителям срочно понадобилась информация, они получили ее.

Остановимся еще на одной небольшой частной проблеме, на которую впервые обратил внимание К. Каутский. Он пишет: «Надо вспомнить, что это та самая толпа, которая вчера еще кричала: „Осанна“ (как царю, которая вчера еще устилала путь его своими одеждами и единодушно, без малейшего протеста приветствовала его). Именно эта привязанность к нему массы была, согласно евангелиям, главной причиной, почему аристократы искали смерти Иисуса, почему они боялись схватить его днем и выбрали для этого ночь.

И вот эта же самая толпа так же единодушно охвачена теперь чувством дикой и фанатической ненависти к Иисусу, к человеку, обвиняемому в преступлении, которое в глазах всякого иудейского патриота делает его объектом самого высокого уважения, т. е. в попытке освободить иудейское государство от иноземного владычества.

Что случилось, что могло вызвать такую внезапную перемену настроения? Чтобы сделать ее понятной, необходимы были очень сильные основания»[215].

Интересное соображение, не правда ли? А ровным счетом ничего не случилось. Город накануне Пасхи наводнен паломниками, среди которых огромное число почитателей Христа.

Пилат уже столкнулся с еврейским фанатизмом несколько месяцев назад, когда фанатики предпочитали смерть доставке штандартов в храм. Не мог он не понимать, что арест Иисуса вызовет вспышку фанатизма. Прекрасно знала настроение толпы и храмовая элита. У нас нет никаких сомнений в том, что при аресте Христа обе ветви власти действуют заодно. «Итак, Иуда, взяв отряд воинов и служителей от первосвященников и фарисеев, приходит туда с фонарями и светильниками и оружием» (Ин. 18:3). «Тогда воины и тысяченачальник и служители Иудейские взяли Иисуса и связали Его» (Ин. 18:12).