Две новеллы - [2]

Он лежал на земле, а полицейские вздымались над ним, высоко-высоко, до самого неба, где нежно сияла вечерняя звезда — Венера, как называют ее бабушка и школьная учительница сеньорита Конча; сеньорита Конча ученее бабушки, но она не рассказывает сказок, как бабушка, потому что весь ее ум ушел в арифметику и чтение, а бабушка хоть и не знает грамоте и чисел у нее в голове меньше, зато она может разговаривать с вечерней звездой и когда разговаривает, то все всматривается в него, прямо в глаза, и он тоже смотрит прямо в глаза бабушке, ведь бабушка волшебница, она не только выращивает цыплят, но и придумывает в сказках диковинных зверей... а вот теперь он лежит на земле и еле-еле различает в небе звезду, его звезду («Под несчастливой звездой родился дон Хосе, — говаривала бабушка.— Выиграл и в тот же день помер, надорвал себя работой, такие труженики важнее волшебников, богатства из земли добывают»), на земле он и лежит, на голой, пахнущей курятником земле, а сверху, с самого темно-синего неба, с самой звезды, с его звезды, срывается плеть — рраз! И еще — рраз! «Вот тебе, ворюга!» «Сопляк, а туда же!» «Еще и воровать не научился, а туда же!» «Вот так и сбиваются с пути». «Никакого уважения к священной чужой собственности!» Что было дальше, он не помнил, очнулся совсем в другом месте, много там было, очень много ребят, подростков. «Такие же, как я». «Сопляки, а туда же». «Еще и воровать не научились, а туда же». Сидя на заплеванном полу, самодовольные воришки распевали слезливо-страстные песни, какие можно слышать в борделях.

Один из подростков, гнусавя и подвывая, словно южный ветер в зарослях, стараясь вложить в свой слабый голосок смертную тоску, пел в подражание Карлосу Гарделю[2]:

Родной сынок, тебя постигла злая доля,

наш мир жесток, а ты был смелым,

не захотел терпеть насмешек и глумленья,

погиб, отстаивая собственное мнение...

Остальные, жестами изображая игру на гитаре, хором подпевали:

Та-ра-ра-ра, та-ра-ра-ра-ра, та-ра-ра-ра...

Другой все призывал послушать его: нет, он уже никакой не сопляк, шесть месяцев валандается с Петранхелой, девчонкой из «Сладкой мордашки» — лучшего из всех пригородных борделей. Так прошла ночь — лица в синяках, в ссадинах, подбитые глаза, окровавленные губы, надрывный кашель какого-то бедолаги, никому не дававший покоя («Да заткнись ты, чахотка!» — бормотал исполнитель танго), разбитая бутылкой голова того, кто валандался с девчонкой из борделя, потные чужие спины и собственная спина в ранах от плети — в следах когтей хищного ягуара.

Ах, сколько раз тебя просила я, сыночек,

не заносись перед ученым и богатым,

но ты не слушал материнские советы

и заплатил ценою горькою за это...

Вечер второй

Рассказчик все еще упорствовал:

— Помяните мое слово: это борзые Марии Лионсы. Когда они бегут, похоже — ураган несется. А в ту ночь как раз дул сильный ветер. Многие ранчо повалились, и навесы рухнули. Изгороди ветер к земле пригибал. И сквозь грозу, сквозь ливень глаза борзых желтым огнем вспыхивали в небе над горами, хоть мы и думаем, что это молнии.

Но биолог тоже не сдавался:

— Хищники из семейства кошачьих, обитающие в нашей местности, необыкновенно сильны и агрессивны. И не кто иной, как человек, охотящийся на них, повинен в этом. У дона Раймундо ягуары зарезали шесть коров швейцарской породы, по четыреста килограммов, и уволокли их в Тихое ущелье, в самую чащобу. Видите, как далеко может утащить ягуар свою добычу, а ведь она в десять раз превышает его собственный вес. В безопасном убежище он ее пожирает.

Как и в прошлый вечер, человек с карманным фонариком прочел еще одно сообщение в газете:

«Опознан труп, найденный вчера в окрестностях города. Покойный— Лехано Галунда, 40 лет, уроженец Ниргуа, штат Яракуй, проживал на авениде Сабана Гранде. Местный врач удостоверил факт гибели вследствие нападения хищного зверя».

III

Лехано Галунду очень беспокоили его коммерческие дела, они шли все хуже и хуже. Его тревожила также судьба Лины Жемчужинки, арестованной за торговлю наркотиками. Да, Лины, девчонки, с которой он познакомился в «Сладкой мордашке» и пообещал ей законный брак. Лина сейчас в тюрьме. Его волновало и многое другое. Например, печальный удел мадам Клотильды — особы, удравшей из дома терпимости в Эль Силенсио еще до того, как этот район города обрекли на слом, и стараниями Адриано вернувшейся в лоно благопристойности. Прорицательница, гадалка, колдунья, мадам Клотильда вскоре умерла, не успев по-настоящему насладиться спокойной жизнью в защищенном от житейских бурь укрытии (по слухам, где-то в Эль Конде). «Интересно, что стало с котом мадам Клотильды?»— спрашивал себя Галунда, стоя перед зеркалом, края которого гранил когда-то мастер своего дела, старый польский эмигрант, женившийся на нищей девчонке из Барловенто, которая, разузнав секреты ремесла от мужа, тут же бросила его и ушла с мастером Антонио, хотя тогда Антонио был всего лишь подмастерьем, а уж потом открыл собственную стекольную мастерскую в окрестностях Эль Кухи. Поляк сильно горевал, проклинал свою «мерзкую судьбу», потом сошелся с девушкой из Эль Бауля, но она его тоже бросила и уехала в льяносы, прихватив сыночка — светлокожего, голубоглазого, но черноволосенького. («Сразу видно, это мой сын, черт бы вас всех побрал», — говаривал поляк, расхаживая с младенцем на руках среди зеркал; и оттого, что ребенок все время видел себя с четырех сторон, он стал косоглазым.) Куда подался поляк, когда сломали старые дома в Эль Кухи? И где теперь голубоглазый мальчуган, увезенный матерью в льяносы? И бедная Лина, где она, в какой тюрьме? Что касается поляка, то он, Галунда, пытался отыскать его следы, исходил вдоль и поперек весь город, но город-чудовище поглотил человека, как и старые дома с красными черепичными крышами, и глиняными кувшинами для воды, и клумбы анютиных глазок на станции. Многое, очень многое занимало мысли Лехано Галунды — пусть мелочи, но сколько их. Светящиеся рекламы, сообщения о несчастных случаях — из года в год одних и тех же, напыщенные речи высокопоставленных чиновников о преимуществах представительной демократии, низкопробный юмор телевизионных передач, несмолкающее радио, долготерпение бедняков, алчность богачей, нищенские ранчо, агенты общественного порядка («Ordem e Progreso» — как начертано даже на бразильском государственном флаге), пытки и бесследные исчезновения людей, что стало столь обычным у нас, тысячи заключенных. Да мало ли чего еще!