Вечер первый
Рассказчик — старик с усталыми глазами на вытянутом лице, похожий на китайца со старинного рисунка (будто видит он вдали тихую реку в тростниках, чуть колеблемых ветром, и скользящие по ее глади лодчонки), — сидел на земле и говорил вялым, даже брюзжащим тоном, отнюдь не стараясь убедить слушателей:
— Это могли быть борзые Марии Лионсы[1]. Они такие — когда Великая Затейница принимается их науськивать, вмиг раздирают свою жертву в клочья. У них, как у драконов, на лапах по четыре пальца и на каждом по четыре когтя. Покороче, правда, чем у драконов, зато много острее. В тело входят на дюйм без малого, а уж боль — до мозга костей прохватывает.
На лице биолога появилась — заметная даже в сумерках — сочувственно-снисходительная улыбка. Однако не успели слушатели поднять на смех старика, как биолог сказал:
— Времена мифов прошли, старина. Мы живем в век третьей промышленной революции. Какие там сказочные борзые! Этот человек погиб от когтей ягуара. Быть может, поддался страху — от одного вида грозного зверя можно перепугаться насмерть, так что, как говорится, во рту станет сухо, а в штанах мокро, —и повел себя необдуманно, выдал свое присутствие, и зверь на него напал.
Слушатели примолкли и насторожились. Биолог рассказывал со знанием дела. Он уточнил, каков вес ягуара и какова сила его удара, показал, как тот рычит в ярости, отфыркивается, покашливает. Вообще-то ягуары опасаются человека, но охота на зверя изменила его характер, и теперь порой он нападает первый. Словом, несчастного растерзал ягуар, это совершенно ясно.
Рассказчик настаивал на своем:
— Может, и отошли в прошлое времена гарпий и других чудищ, но есть еще в природе силы, неведомые человеку. Вот в горах, к примеру, гибнут здоровые люди — в один момент и неизвестно отчего. Я сам видел — мои товарищи так умирали. Идет человек по лесной тропе, а над тропой роятся крохотные летучие твари. Облепят, словно туманом окутают, и только слышно, как шуршат в воздухе их крылышки. А потом и часа не пройдет, смотришь — человек умер. А мандрагора? Видели мандрагору? Растение, а умеет кричать, родственник человека. Эх! Всем известно, что такое мак. Так вот, у самых горных вершин, в голубом небе Марии Лионсы, есть место, сплошь поросшее маками. Среди них и обитает мандрагора. Находились охотники сорвать ее, да там и сложили головы и теперь входят в погребальную свиту Марии Лионсы.
Кто-то, осветив газету карманным фонариком, стал читать вслух заметку. Сообщение полиции было кратким: «Сегодня, в 4.40 утра, патрульная машина «П-44» обнаружила растерзанное тело неизвестного. Опознать погибшего пока не удалось. Учитывая место, где было найдено тело, можно предположить, что пострадавший стал очередной жертвой ягуара, уже не раз нападавшего на людей и скот в этом районе».
Тут замолчали все — и рассказчик, и биолог, и слушатели.
В любую минуту — днем и ночью, льет дождь или светит солнце, в городе или в деревушке, в промышленном центре или в заброшенном селении — перед вашим взором могут возникнуть длинная, когтистая лапа ягуара, его сверкающие глаза. По вечерам, когда начинают гудеть, подрагивая, моторы автомобилей, лапа удлиняется. В бесконечных очередях ожидающих на перекрестках машин ягуар на время убирает когти, мягко втягивает их внутрь лапы. Но едва транспорт двинулся, как он, потянувшись и расправив лопатки, выпускает когти наружу, рычит, изрыгает огонь — и вот уже понесся, словно звенящая стрела, пущенная в полет демонической силой.
В первый раз — это произошло так давно, что с трудом вспоминалось, — он почувствовал когти ягуара, когда, еще совсем несмышленыш, захотел отнять игрушку (а может, не игрушку, а лакомство?) у одного мальчишки, сынка фабриканта или торговца, а может, доктора или чиновника, и мальчишка, чуть постарше его, закричал, бросился бежать, оглянулся назад, припустил шибче, бежал и бежал, кричал, вопил, бежал и вопил, сжимая в руках игрушку или лакомство, бежал, бежал сломя голову, бежал и кричал, весь устремленный вперед, кричал, надеясь спастись, бежал, запаренный, на последнем дыхании, обезумевший, потерявший голос, а он мчался за ним, догонял, тоже запаренный, тоже на последнем дыхании, молча, стараясь выхватить игрушку или лакомство. (На бегу слышал голос бабушки, побасенки бабушки, сказки бабушки, притчи и наставления бабушки: «Три трепаных тигра трапезничали треской на трех треснувших тарелках». И наставления: «Уважай старших, не перечь богатым и полиции». Разве полиция — из богатых?) Так добежали они до станции, до старого, никому не нужного теперь перрона (незадолго до того, как сообщалось, власти, радея о прогрессе, предали огню старые железнодорожные вагоны), — так добежали они до перрона: он, догоняя игрушку — или лакомство? — а тот, убегая, все еще убегая, и вдруг — хлысть! — плетью по спине, ожог, озноб, словно дернуло током, больно и обжигающе, сперва больно и обжигающе, потом холодно и мокро, больно и мокро; то же самое, наверное, испытывает в кровь избитый Качито, бездомный, паршивый пес Качито, который бродит вечерами по перрону: не найдется ли косточки, нет-нет, он не Качито, он смелый, и снова — хлысть! — второй удар плетью, теперь по ногам, под коленки, и вслед за этим он упал как подкошенный и напустил в штаны.
