Две недели на Синае. Жиль Блас в Калифорнии - [11]

Полчаса спустя я увидел, как из Даманхура выехал и направился в нашу сторону богато одетый всадник на великолепном белом коне, сопровождаемый многочис­ленной свитой; я предположил, что это и есть хозяин дома, и велел нашему маленькому каравану принять как можно более жалкий вид и выстроиться на обочине дороги, где должен был проехать всадник. Когда он ока­зался в десяти шагах от нас, мы приветствовали его; он ответил на наше приветствие и, по нашей одежде рас­познав в нас европейских путешественников, поинтере­совался, какая причина удерживает нас за городскими стенами в столь поздний час. Мы поведали ему о своих злоключениях, пустив в ход обороты речи, более всего способные его растрогать. Хотя в переводе наш рассказ наверняка лишился своей занимательности, он, тем не менее, произвел замечательное действие: хозяин предло­жил нам следовать за ним и переночевать в окруженном зелеными мимозами белом доме, вот уже целый час являвшемся предметом наших желаний.

Вначале нас провели в просторную комнату, вдоль стен которой тянулся широкий диван, устланный циновками. Мы положили поверх них свои ковры, но, несмотря на такую предосторожность, диванные подушки мягче не стали. Едва мы закончили приготовления к ночному сну, как вошли трое слуг, каждый из которых нес фарфоровое блюдо, накрытое высокой серебряной крышкой искусной работы: на одном было нечто вроде рагу из баранины, на другом — рис, на третьем — овощи; слуги поставили эти угощения прямо на пол. Мы с Мейером сели на корточки друг против друга. Невольник принес нам чашу для опо­ласкивания рук, и мы начали знакомиться с восточной кухней, беря еду руками, что, несмотря на испытывае­мый нами голод, несколько лишало нашу трапезу очаро­вания. Что же касается напитков, то ими послужила самая обычная вода, поданная в узкогорлом кувшине с серебряной пробкой. После ужина тот же невольник снова принес все необходимое, чтобы мы могли ополос­нуть руки и рот; затем нам подали кофе и чубуки и пре­доставили на наш выбор возможность бодрствовать или спать.

Какое-то время мы еще поглядывали друг на друга сквозь табачный дым из наших трубок, а затем, возблаго­дарив хозяина дома за его гостеприимство, закрыли глаза, препоручив его милости Пророка.

Наутро я проснулся с рассветом, тотчас встал с дивана и вышел из дома. Я обошел весь город в поисках самой лучшей точки обзора, а затем, набросав общий вид и сде­лав две или три зарисовки мечетей, бегом вернулся к нашему каравану, чтобы распорядиться насчет отъезда. Прежде чем покинуть дом, я хотел поблагодарить хозя­ина, но наш благонравный мусульманин находился в это время в гареме, и, стало быть, никакой возможности увидеть его не было; тогда я решил узнать, как его зовут, чтобы сообщить его имя последующим поколениям: он звался Рустам-эфенди. Я дал бакшиш слугам, мы сели на ослов и, отъехав шагов на пятьсот от Даманхура, вновь оказались посреди пустыни.

Часов шесть или семь мы двигались среди песков, а затем, наконец, достигли невысокого горного хребта и с его вершины совершенно неожиданно увидели Нил.

Безводные равнины сменились восхитительными пей­зажами: вместо нескольких одиноких пальм, затеря­вшихся на раскаленном горизонте, появились рощи деревьев, усыпанных плодами, и поля, засаженные маи­сом.

Египет — это глубокая долина реки, берега которой являют собой огромный сад, с двух сторон подтачивае­мый пустыней; среди этих зарослей мимозы и далий, над этими полями маиса и риса порхали неведомые птицы со звонкими голосами и с оперением цвета рубинов и изу­мрудов. Огромные стада буйволов и овец, сопровождае­мые худыми и нагими пастухами, шли вниз вдоль тече­ния Нила, по которому нам предстояло подниматься вверх. Два огромных волка, несомненно привлеченные запахом скота, вышли из купы деревьев в пятидесяти шагах впереди нас и остановились посередине дороги, словно преграждая нам путь, но сразу же обратились в бегство, как только наши погонщики стали бросать в них камни. Ночь быстро опускалась, и дорога, то и дело пересекаемая оросительными каналами, становилась все труднее; порой она оказывалась раскисшей до такой сте­пени, что наши ослы увязали в грязи по колено и вне­запно останавливались. Хотя мы никак не были располо­жены идти пешком по такой трясине, нам приходилось спешиваться; вскоре нам пришлось преодолевать настоя­щие бурные потоки, мы промокли по самую грудь, и эти омовения, хотя и более освежающие, чем александрий­ские бани, были куда менее приятными. Взошла луна и, слабо освещая нам путь, придала новые краски этому дивному пейзажу. Несмотря на трудности дороги, мы не могли остаться равнодушными к окружающим нас кра­сотам: на вершинах холмов, отделяющих долину от пустыни, грациозно раскачивались пальмы, отчетливо выделявшиеся на фоне ночного неба, и на каждом шагу нам встречались мечети, стоявшие на самом берегу Нила, в тени окружающих их густолиственных смоковниц, которые склоняли к песку свои длинные ветви. К сожа­лению, каждые несколько минут нас вырывал из этого восторженного состояния какой-нибудь канал, куда нам нужно было спускаться, или какая-нибудь трясина, где мы вполне могли увязнуть; так что, когда на горизонте появилась Розетта, мы уже настолько основательно про­мокли, что в башмаки у нас, как у Панурга, вода просо­чилась через ворот рубашки.