Дважды убитый - [45]

— Ну, и что теперь? — спросила она тихо.

— Ничего, — откликнулся Игорь. — Прятаться нам в Будапеште негде. Да и делать здесь больше нечего. Надо ехать.

— Куда?

— В Москву. У меня осталась одна задача: вернуть эти чертовы алмазы на родину и сдать начальству. А там — что хотят, то пусть с ними и делают. Мне они точно не нужны.

— Да, — задумчиво произнесла Настя, — если бы еще неделю назад мне сказали, что мои цели совпадут с целями агента КГБ, я бы ни за что не поверила.

— Ты тоже хочешь сдать алмазы нашему начальству?

— Нет, я просто хочу, чтобы они исчезли из Европы. Как говорит наш шеф, неплохо было бы зашвырнуть их за Кремлевскую стену.

— В таком случае — едем.

Глава десятая

— Чего вы от меня хотите? Крови? — раздраженно спросил Михаил. — Ею народ не накормишь. Не будет крови. Жизнь людей дороже.

— Но она уже пролилась, — возразил Председатель. — Карабах, Приднестровье, Баку с Сумгаитом не мы организовывали. Да и Вильнюс тоже. Сами нарвались.

— И Будапешт не вы организовывали? — ехидно спросил Михаил. — Весь мир уже знает, кто стоит за погромом в гостинице, только у вас до сих пор нет никакой информации. Ты вообще в курсе, что творится у тебя в ведомстве? Или там уже каждый сам по себе?

— Мы старались выполнить ваше указание, — стоял на своем Председатель. — А без крови история не делается.

— А хоть что-нибудь у вас делается без нее? Для того чтобы выправить экономическую ситуацию, не обязательно стрелять. Здесь головой думать надо. А вы решили, что государство содержит вас только для того, чтобы вы на каждом перекрестке открывали пальбу. Могли бы хоть чему-нибудь научиться. Когда нет ума, всегда кровь льется. Или вы думаете, что агентам только оружие нужно, а голова пусть отдыхает?

— Мы, может быть, чему-то и научились, — возразил Председатель. — А народ? Он не готов к либеральным порядкам, нас не поймут. И вообще, не мы все запутали. Семьдесят лет систему в узел завязывали, а мы должны этот узел бескровно развязать? Да и нет у меня таких кадров. Их всю жизнь другому учили.

— Да пойми ты, наконец, что впервые, может быть, в истории мы попытались придать власти человеческое лицо и жить без насилия, — взмолился Михаил. — А ты мне что предлагаешь?

— Человеческое лицо вначале нужно придать народу. А пока у него его нет, без насилия не обойтись, — оборонялся Председатель. — Вы должны понимать, что такую вашу позицию товарищи из Политбюро видят как слабость и отсутствие политической воли.

— Как хотят, так пусть и воспринимают! И нечего мне угрожать. Не товарищи из Политбюро меня президентом выбирали, а съезд народных депутатов. И не вам за ниточки дергать. Или вы уже переворот задумали? Не выйдет!

* * *

— Боюсь, что-то будет, — поделился своими опасениями Егор, когда они с Толей встретились в том же кафе. — Ситуация напряженная, республики бурлят, в Москве талоны на хлеб хотят ввести, а президент уехал в отпуск. Очень вовремя.

— Президент слишком слаб, — задумчиво произнес Толя. — А почему? Потому что стержня нет. Он от одних убеждений ушел, а к другим не пришел.

— И не случится этого никогда, — согласился Егор. — Партийную школу и карьеру все равно никуда не деть.

— Но Большой Бэн тоже не из диссидентов пришел.

— Это другое дело. Он сильный. А при демократии власть должна быть по-настоящему сильной. Нет, Большой Бэн на полпути не остановится.

— Представляешь, — засмеялся Толя, — Михаилу кто-то вбил в голову, что власть может быть нравственной. Полный бред. Он даже не понимает, что власть никогда не пользуется нравственным императивом. Нигде и никогда. Интересы превыше всего. А там — как получится.

— Ну да, — согласился Егор. — Иногда интересы политиков совпадают с нормальной человеческой моралью. Тогда политиков превозносят, как сейчас Большого Бэна. А когда такого не случается, то о морали помалкивают. Это и есть публичная политика.

— А знаешь почему? — прищурился Толя.

— Ну?

— Когда Моисей доставал свои Скрижали из горящего куста, еще не было ни коммунизма, ни капитализма, ни гласности, ни демократизации всей страны.

* * *

Когда Дэвид ворвался к шефу, на нем буквально лица не было.

— Успокойтесь, господин Стонецкий, — приветствовал его шеф. — Выпейте воды. Что опять случилось?

— Вилли Бон арестован!

— Как? Что еще за глупости?

— Я знал, что этому ковбою ничего нельзя доверить! — кипятился Дэвид. — Теперь мы долго будем расхлебывать его вояж в Венгрию. А главное, что мисс Шелепински так и не нашел. Она исчезла. Ее нигде нет.

— Подождите, Дэвид, — взмолился шеф. — У меня уже из-за всех этих дел голова болит. Давайте по порядку: что натворил Бон?

— Он ворвался в частный пансион, устроил погром, открыл стрельбу и был арестован. Вы понимаете? И это в другой стране! Он арестован как официальный сотрудник «Денирс»!

— Кем?

— Лично комиссаром полиции Готтлибом, бывшим коммунистом.

— Ну, это ничего, — успокаивающе взмахнул рукой шеф. — Это мы уладим. Не думаю, что нам будет тяжело объяснить венгерским друзьям, что бывших коммунистов не бывает и что новой Венгрии они не нужны. А когда Бон вернется, мы с ним будем разбираться отдельно.

— Но Настя! — невольно выкрикнул Дэвид. — Где ее теперь искать?