Дважды первый - [19]

Расстроенный Пиккар некоторое время молча сидит, размышляя, что делать, потом отдает приказ прекратить наполнение оболочки.

Небо было ясным, безоблачным, и никто не понимал причины такого приказа. Зрители разочарованно уходили с аэродрома. А ночью над Дюбендорфом бушевала гроза редкой силы… Как раз в то время, когда назначен был старт.

И вот вторично назначен день взлета. 18 августа 1932 года. Три часа утра. На аэродроме Дюбендорф более тридцати тысяч зрителей. Никто не уходит. Все ждут, когда стратостат покинет землю.

Пиккар стоит возле гондолы, наблюдая за последними приготовлениями стартовой команды. Иногда он поднимает голову и внимательно оглядывает ночное небо, потом переводит взгляд на горизонт. Он боится внезапной перемены погоды. Но нет, все тихо.

Погода была прекрасная — лучше не пожелаешь. Казалось, все ветры спали за горами, и стратостат, застывший в воздухе, недвижной свечой возвышался над гондолой. В равнину, где приютился аэродром, опустилась легкая, прозрачная вуаль тумана. А на востоке небо над холмами уже светилось, подкрашенное первыми, еще далекими лучами солнца.

Пиккар смотрел на эту часть светлеющего неба и ждал, когда светило поднимется повыше, — он не хотел лететь слишком рано, до восхода, чтобы понапрасну не мерзнуть в гондоле.

«Ну вот, пора…» — сказал он себе, подозвал Козинса, махнул рукой Марианне — она с четырьмя ребятишками стаяла тут же — и стал влезать в гондолу. Уже выглядывая из люка, он увидал и надолго запомнил широко раскрытые глаза своего десятилетнего сына Жака. Он стоял немного в стороне от сестер и, не мигая, следил за каждым движением отца. Пиккар кивнул ему.

Пять часов 07 минут. Пиккар бросил беглый взгляд на часы и сделал знак начальнику стартовой команды. Полковник Вало Гербер тут же зычно выкрикнул: «Отдать аэростат!»

Чуть качнувшись, словно еще не веря полученной свободе, баллон медленно, торжественно стал подниматься. Пиккар, высунув голову из люка, крикнул во весь Голос: «До свидания!» И люди, стоящие на поле, как будто ждали этого прощания, одним дыханьем ответили ему.

Аэродром стал удаляться, драпируясь серой мглой. Но стратостат шел в небо медленно — так медленно, что с земли казалось, будто он стоит на месте. Пиккар мог бы, сбросив достаточно балласта, ускорить свой подъем, но не хотел. Он так и задумал этот медленный подъем, чтобы не спеша проделать измерения. Потом аэростат уравновесился — застыл медленно и через несколько минут начал плавно опускаться.

«Ничего не поделаешь, придется выбросить балласт». Пиккар, повернув краны, отдал килограммов сорок дроби. И вновь стратостат плавно двинулся в дорогу.

Они закрыли люки на высоте полутора километров. Позже Пиккар напишет: «Мы не могли желать себе более благополучного полета. Он был настолько удачен, что казался почти обычным. Если бы мы не перелетели через Альпы, наш день был бы похож на дни обычной работы, которую мы проводили в Брюсселе, запершись в своей лаборатории». Что же, он сделал все, для того чтобы полет был успешным. Он предусмотрел все, что могло быть и даже, пожалуй, чего быть не могло. Для него не было мелочей во время подготовки полета. Слишком уж поучительным оказалось небо над Аугсбургом.

Приборы работали безукоризненно, и Козине буквально не отрывался от них. Пиккар прислушался к реле счетчика космических лучей, подумал: «Слышна каждая частица, принимаемая счетчиком. Очень похоже на шум дождя о цинковую крышу избушки в горах».

Внезапно он почувствовал себя очень усталым, даже разбитым. Видно, сказалась напряженная работа последних предстартовых дней. Да что дней… Весь-то год был таким… Он с:.дел, положив кисти рук на колени — почему-го собственные руки ему казались тяжелыми. Прямо перед ним согнутая спина Козинса — он тоже молчал, но Пиккар был уверен, что Макс чувствует себя хорошо. Это было видно по уверенным и четким его движениям.

Пиккар поднялся и повернулся к приборам. Он должен был наблюдать за барометром и вариометром, следить за работой кислородных приборов. Иногда он смотрел в иллюминатор, определяя место своего нахождения. Малейшее перемещение внутри гондолы заставляло ее легонько покачиваться, и всякий раз Козине, оборачивался с недовольным лицом — приборы, с которыми он работал, реагировали на это движение. Поэтому Пиккар старался не двигаться.

Иногда, глядя в иллюминатор, он испытывал пьянящую радость. Облаков над землей не было, и весь ландшафт просматривался ясно и четко, как на хорошо знакомой рельефной карте. Вот плавные изгибы голубой ленты Рейна… Чуть севернее — Констанцское озеро… А это озеро Тирано… Какой прекрасный темно-синий цвет… Во время прошлого полета — это стало понятно только сейчас — красота гор, увиденных с большой высоты, осталась для него нераскрытой. Зато теперь Пиккар наслаждался этим зрелищем, не в силах оторваться от стекла иллюминатора. Он узнавал горы — во многих из этих открывавшихся обнаженных ущелий он бродил не раз еще с отцом… Тогда ему так хотелось подняться и пролететь над их вершинами… И вот теперь все горы далеко под ним… Значит, сбывается то, что задумаешь, то, чего хочешь в жизни больше всего!