Дважды первый - [17]

Около полудня они встретили спасательный отряд, вышедший к ним навстречу из тирольского селеньица Гургль. Это его огни Пиккар видел из гондолы, снижаясь. И только сейчас они узнали, что приземлились на территории Австрии. Ледник, где осталась лежать их гондола, назывался по имени селения — Гургль. Отныне его будут именовать ледником Огюста Пиккара.

В тот же вечер сорок человек поднялись на ледник, чтобы спустить оболочку. Несли эту гигантскую, семидесятипятиметровую змею на плечах, осторожно, боясь повредить. Много часов спускался отряд с ледника. А гондолу Пиккар оставил на леднике — она была попорчена ртутью и уже не годилась для новых полетов. Около года она лежала в горах и только потом, при поддержке студентов и служащих Инсбрукского университета, ее спустили в долину, перевезли в Брюссель и поместили в музей.

В то время к Пиккару обращались многие ловкие люди с просьбой дать гондолу напрокат. Разумеется, не для полета, а для показа во многих странах. За деньги, конечно. Ему говорили, что все его затраты на полет в стратосферу сразу окупятся, что он еще сможет очень неплохо заработать на ненужной гондоле — ведь теперь это настоящая ценность! Пиккар упорно, резко отказывался. Он не хотел спекулировать на своем достижении.

Только в Гургле Пиккар и Кипфер узнали, что во всем мире их считали погибшими. На борту ФНРС не было радиостанции, и долгое время о стратонавтах ничего толком не знали.

Перед полетом профессор заявил, что он рассчитывает опуститься через семь часов после старта, но вот прошло уже восемь… десять… двенадцать. Стало ясно: что-то с ними случилось.

Один предприимчивый журналист в Аугсбурге кинулся на завод, где делали оболочку, взял интервью у директора и передал сообщение: «На заводе опасаются за судьбу исследователей, так как профессор взял с собой кислорода только на десять часов». Другие журналисты проверили это сообщение — оно подтвердилось, и многие газеты вышли в тот вечер с известием: Пиккар и Кипфер погибли.

Один репортер с богатым воображением писал в вечернем выпуске: «Окутанный молчанием, в саване ночи, неуправляемый и беспомощный стратостат Пиккара бесцельно плывет над ледниками Тирольских Альп. Впереди только смерть».

В Париже, на заседании французского правительства Пиккара посмертно награждают орденом «Почетного легиона».

И вот наконец телеграмма из Гургля: «Они здесь! Сели!»

Телеграмму тотчас внесли в покои Альберта, короля Бельгии, и положили ему на письменный стол. Король поднялся и вышел к королеве Елизавете — она тоже ждала вестей о Пиккаре. Услышав долгожданную весть, королева отправилась в сад, своими руками срезала несколько белых роз и повелела букет тут же отправить по адресу: «Брюссель, авеню Эрнестин, 20. Госпоже Марианне Пиккар».

Та получила цветы и сообщение: они сели, чувствуют себя хорошо… А в полночь ее поднял с постели телефонный звонок: это был он.

Она сама рассказала потом так об этом полуночном звонке: «Разговор продолжался более двадцати минут. Еще бы! Когда он подошел к концу, нам обоим стало неловко за столь продолжительную болтовню, и мы подумали, что завтра нам придется расплачиваться за это. Мы, должно быть, наговорили более чем на 600 франков! 600 франков — это была немалая сумма для семьи молодого университетского профессора». Но час расплаты для них не настал: на другой день из управления телефонных станций им сообщили, что этот трогательный разговор, «которым профессор Пиккар успокоил свою семью и весь мир», управление берет на свой счет. По правде сказать, этот щедрый жест был очень уместен.

В самом забавном положении оказались французы: Пиккара наградили посмертно, а он, слава богу, жив! Но живого человека наградить надо было орденом другой степени… И Пиккар получает сразу второй орден «Почетного легиона» — золотой орден третьей степени с шейной лентой. Никто, кроме Пиккара, не становился столь быстро кавалером этого ордена.

С этой поры слава не покидала его. Третьего июня 1931 года Пиккара и Кипфера встречал праздничный Аугсбург. Он вернулся в город, из которого ушел в стратосферу. Эскадрилья из трех самолетов сопровождала Пиккара в тот же день вечером, во время его перелета в Цюрих. Двадцать тысяч человек, более полутысячи автомобилей встречали на аэродроме профессора. Кажется, никогда прежде человек науки не удостаивался такого приема…

Потом торжественный прием в Швейцарском аэроклубе. Попасть на него могли лишь немногие. Президент аэроклуба, некто полковник Месснер, выступая, сказал:

— Желаю вам, профессор, чтобы мировой рекорд высоты, поставленный вами, нс был побит в течение многих лет!

И тогда Пиккар произнес слова, которые остались жить и после него:

— Для меня будет большой радостью, если и другие стратонавты последуют моему примеру и поднимутся выше, чем удалось подняться мне. Целью моей являются вовсе не рекорды и тем более не удержание их за собой, а стремление открыть новые области для научных исследований и воздухоплавании.

Эти слова мог сказать только такой человек, как Пиккар.

Через несколько дней поезд везет отдохнувшего после полета и безмерно уставшего от бесконечных приемов Пиккара домой. Экспресс Цюрих — Брюссель на подъезде к столице Бельгии замедляет ход и останавливается. Пассажиры с недоумением выглядывают в окна, читают название маленькой станции: Ватермаль. Смотрят в расписание — нет, поезд здесь не должен стоять… Поезд трогается, и в купе к Пиккару втискивается все его шумное семейство в бесчисленных лентах, бантах и кружевах, и вместе с дочерьми и сыном его Марианна. Поезд остановился здесь для того только, чтобы соединить семейство Пиккаров, чтобы оно было в полном составе на встрече в Брюсселе.