Двадцать первый: Книга фантазмов - [30]

— La fumée ne vous est inquiéte pas?[16] — спросила она, глядя на женщину в черном и выпуская новое облако дыма вверх, к потолку вагона.

— Ничего не понимаю, дорогая… — ласково сказала женщина с некогда красивым, а теперь изможденным лицом.

Перестав на мгновение читать, подал голос человек с пышной шевелюрой:

— Спрашивает, не мешает ли тебе, что она курит, — перевел человек, подняв глаза от книги и переместив взгляд на женщину с изможденным лицом.

— Нет, не мешает! — зажестикулировала женщина, отрицательно качая головой.

— Peut-être a la petite![17] — снова спросила дама с мундштуком.

— Что она говорит? — без стеснения обратилась к переводчику женщина в черном, на коленях у которой покоилась голова девочки.

Читавший посмотрел на нее, а затем на даму. В его взгляде таился скрытый упрек, говоривший о том, что у него не было намерения и дальше помогать в разговоре. Все это время господин в сером костюме спокойно сидел, скрестив руки на груди и закрыв глаза, как в дреме.

— Oh, pardonnez-moi, monsieur[18]… — как бы укоряя себя и прося ее извинить, сказала дама.

Тот галантно кивнул, потом снова перевел взгляд на женщину со спящей девочкой.

— Спрашивает: а девочке? — опять перевел человек в темном галстуке и провел рукой по густым волосам.

— Нет, милая, она уж привыкла, — громко ответила женщина иностранке, жестикулируя, будто разговаривая с глухой. — Мы уж привыкли, милая. Здесь — Турция! Здесь — только и делают, что кофе пьют и табак курят. Все курят. Кто сигареты, кто махорку, кто кальян, а кто и гашиш, маковую смолку… знаешь, сколько мака растет у нас на полях?

— Ah, oui?[19] — сказала дама, глядя с симпатией на женщину и жестами давая ей понять, чтобы она не говорила так громко, показывая на спящего ребенка.

— Да ладно. У нас, госпожа, и малым детям мак дают, — продолжала женщина громким шепотом и все так же живо жестикулируя, пытаясь пояснить сказанное. — По чуть-чуть. Вот по столечку. Чтобы детки лучше спали, ага. Пока мы на поденщине, они и спят, — она повернулась к человеку с книгой и попросила его: — Скажи, скажи ей.

— Qu est-ce que elle a dit?[20] — с любопытством спросила дама.

— Такие вещи нельзя говорить. Стыдно, — сказал человек с книгой матери с изможденным лицом, снова поглядев на нее сквозь очки.

— Может быть, — сказала она, — но так мы тут живем…

— Хватит, помолчи… закрой рот и больше не трещи, — сказал, не открывая глаз, господин в сером жилете и галстуке, казавшийся спящим.

Женщина и мужчина с книгой вздрогнули и посмотрели на него с удивлением. Он открыл глаза и его стальной взгляд упал на женщину в черном, которая потупилась и отвернулась. Проснувшаяся девочка ясными глазами посмотрела на мужчину.

— Qu’s-passe, chéri?[21] — спросила мужчину его спутница.

— Riendetout, Zizi[22] — ответил тот.

— Kemal, chéri, ousommes-nous?[23]

— Je croix, tout juste après Salonique, chérie[24], — сказал светлоглазый. — Извините, — сказал он, обращаясь к господину с книгой: — Вы не знаете, где мы сейчас находимся?

— Как вы уже сказали вашей даме, — сказал тот по-турецки, отложив книгу и сняв очки, — недалеко от Салоник.

«Салоники! Что мне делать в Салониках? Это на юге. Этот поезд должен был идти в обратном направлении, — взволнованно подумал Гордан. — Или время сошло с рельс и движется вспять, или мне снится путешествие в прошлое в вагоне третьего класса, отправившегося со второго пути от перрона железнодорожного вокзала в столице независимой Македонии летом 2001 года…» Он думал так, но почему-то не хотел просыпаться. Ему было интересно досмотреть сон, это путешествие в прошлое, в котором условными были и направление движения, и течение времени, и продолжительность пространства.

— Я вижу, вы говорите по-французски, — сказал господин.

— Как и вы по-нашему, — ответил человек с густыми волосами.

Гордан посмотрел туда, где сидел Кирилл, отметив, что тот живо следил за необычной ситуацией.

— Я из здешних мест, родился в Салониках, — сказал Кемаль. — А мои родители из Дебара. Я окончил военное училище в Битоле. Был дружен с вашей элитой. А чем вы занимаетесь?

— Я учитель, — сказал человек.

— И на каком языке преподаете? — спросил элегантный турок. — На болгаро-македонском?

— Преподаю на македонском, говорю по-русски, пишу и по-нашему, и по-болгарски, знаю греческий, а светский разговор — как сейчас — веду по-турецки.

— Я впечатлен, — сказал элегантный господин в сером. — Вы знаете так много языков?

— Чем больше языков знаешь, тем большему количеству людей ты можешь быть полезен, — застенчиво сказала, глядя перед собой, видимо, желая принять участие в разговоре, женщина с девочкой, и потуже завязала платок, засунув его концы под подбородок.

— Мы все тут полиглоты, эфенди, — ответил учитель. — Слишком уж велика наша общая страна. Нам нужно знать языки, чтобы понимать друг друга. И помогать друг другу. Возьмите эту женщину, она худо-бедно поймет вас, если будет нужно, и по-турецки.

— Нет, милок, я по-турецки не говорю, — сказала женщина с изможденным лицом, мешая турецкие и македонские слова, как только человек с книгой упомянул ее. — И вы, эфенди, простите за то, что я сказала вашей хозяйке. Просто с языка сорвалось. Хотите, я ей скажу, что у нас никто не пьет? Может, немного ракии, и все. Не знаю, с чего это я брякнула, чтоб мне пусто было.