Двадцать первый: Книга фантазмов - [32]

В рассказах деда, вспоминал сейчас Хью, морские пехотинцы дяди Сэма постоянно допрашивали «желтых» в тропических лесах Явы и Таиланда. В отличие от своего шумного отца, подполковник Уильям Хью Эльсинор был молчаливым и исполнительным старшим офицером, довольным своей жизнью и своим браком с Мэри Джейн, которая была хорошей женой и матерью, и своим сыном Хью. Он не пропустил ни его первый день в школе, ни первую игру в школьной бейсбольной команде. За исключением службы во Вьетнаме, Уильям Эльсинор все время был дома, рядом с семьей.

Они относились друг к другу со спокойным пониманием, и это создало между отцом и сыном незаметную, но сильную и неразрывную связь, в их отношениях все было ясно и понятно, в жизни отца не было двойных стандартов, вечеринок с коллегами, выпивок в барах во время учений; и даже, думал Хью Дабл-ю Эльсинор второй, ни одной внебрачной связи. Карьера его отца так и закончилась, как началась, идя по нарастающей, от лейтенанта, выпускника Вестпойнта, до выхода на пенсию в звании подполковника и смерти семь лет назад; он умер быстро, спокойно и дисциплинированно, впрочем, как и жил, в Национальном военно-морском медицинском центре в Бетесде, пригороде Вашингтона. И сам Хью всю жизнь пытался в точности повторить своего отца, а в более широком смысле — и всех предыдущих поколений семьи Эльсинор.

40

Поезд продолжал идти с обычной скоростью, и пассажиры в вагоне раскачивались в такт монотонному стуку колес состава. Синий дым сигарет Зизи витал где-то над их головами. Кирилл и учительница равномерно дышали, погрузившись в сон. В вагоне уже давно воцарилась тишина, легкая дрема начала охватывать и Гордана. Сквозь полуопущенные веки он увидел Зизи, поглядывавшую на спящую девочку и ее мать. Заметив любопытный взгляд иностранки, мать застенчиво улыбнулась и кивнула ей.

— Посмотри, госпожа, спит, как ангел! — прошептала она, указывая актрисе на дочку.

— Oh, pauvre petite[36], — театрально прошептала Зизи.

— Это от дыма, — показала рукой женщина. — Снова заснула. Пусть себе спит. Чтобы дорога не казалась такой длинной. Устала. Путешествие не короткое.

Неожиданно снаружи раздались многочисленные и показавшиеся оглушительными выстрелы. Послышались звуки бьющегося стекла. Поезд резко прибавил ходу, и пассажиры качнулись от внезапного ускорения. Пули жужжали со всех сторон, девочка, лежавшая на коленях своей матери, проснулась и заплакала. Кирилл оказался на полу, а учительница надела очки и стала смотреть в окно вагона.

— Ложись, гусыня! — крикнул ей Кирилл и потянул ее за руку вниз.

— Что это, скажите, пожалуйста… — сказала она, ошеломленная выстрелами, стоя на коленях рядом с ним.

— Ты что, слепая, не видишь? Напали на состав, вот что! — закричал Кирилл.

— Я хочу сказать: кто напал? — крикнула она ему.

— УЧК, кто еще! — закричал в ответ железнодорожник.

Снаружи гремели выстрелы. Пули жужжали повсюду и с грохотом били по стенкам вагона. Гордан вжался в сиденье.

— Партизаны? — крикнул Кемаль Миладинову, вытащив откуда-то револьвер.

«Похоже на вестерн», — подумал Гордан, широко раскрытыми глазами глядя на происходившее вокруг.

— Я думаю, что на этот раз какие-то бандиты, — спокойно сказал Миладинов, оставаясь на месте.

— Вы не боитесь? — бросил учителю Кемаль, сам спокойно сидевший на своем месте.

— Чего? — спросил Миладинов.

— За свою жизнь! — сказал Кирилл откуда-то сзади.

— Разве я не бессмертен?! — насмешливо воскликнул деятель национального возрождения.

— Вне всякого сомнения! — экзальтированно выкрикнула учительница из-под сиденья. — Я столько ваших стихотворений знаю наизусть!

— Ты это брось, — сказал железнодорожник из современного Скопье, по-прежнему лежа под лавкой, — когда идет стрельба, бессмертных не бывает.

В этот момент несколько пуль просвистело в вагоне, разбивая окна. Одна пуля попала точно в замок круглой кожаной коробки, сорвала стягивавший ее обруч и перевернула коробку, из которой выпали три дамских шляпы, разлетевшиеся в разные стороны, причем одна упала на голову учительницы.

— Mes chapaux![37] — вскрикнула Зизи трагическим тоном.

Кемаль встал и стал стрелять в окно. Зизи тоже встала с пола, чувствуя, что пришло время для гуманитарной миссии.

— Mais je vous en prie! — закричала она, выпрямившись. — Ne tirez pas plus! Il у a des enfants ici![38]

Послышался свист пули, скользнувшей по ее лицу. Зизи схватилась за царапину.

— Mon visage! — театрально проговорила Зизи, увидев, что у нее на лице кровь — Oh, mon pauvre visage! Des cochons![39]

— Ce son des Albanais, madame. Une bande des katchacs![40]

— Ils sont le même: Balkanés![41] — закричала она и лишилась чувств. Кемаль подхватил даму, помог ей лечь на сиденье и закрыл оцарапанное место белым платком, вынув его из кармана пиджака.

Стрельба прекратилась, и в поезде, который продолжал нестись вперед, наступила тишина, если не считать свиста ветра, проникавшего в вагон через дырки в пробитых окнах. Кемаль положил пистолет на место, Миладинов оторвал взгляд от книги и посмотрел на остальных пассажиров, испуганно прислушивающихся. Гордан, встав, улыбнулся, подумав, что произошедшее на его глазах было более захватывающим, чем любая новейшая компьютерная игра, но потом на его лице появилось серьезное выражение, и он устремил взгляд вдаль, размышляя над тем, что движет этим приключением, представлявшем собой одновременно — и явную иллюзию, и убедительную реальность. Гордан предположил, что существует некий сложный и непонятный алгоритм, вписанный в пространственно-временной континуум, который неожиданно и безумно активировался как историческая игра на компьютерной приставке времени…