Двадцать минут на Манхэттене - [57]
Ле Корбюзье продолжал защищать то, что он называл «лучезарным городом», до самой смерти, а в 1960-х опубликовал свои видения в законченном виде, отрисовав их с такой безумной и соблазнительной элегантностью, что они прямо-таки заворожили поколение архитекторов, преподававших в мои студенческие годы. Для них обладание рисунком или картиной Корба стало равносильно обладанию реликвией Истинного Креста. В своем финальном воплощении город Ле Корбюзье был организован посредством одиннадцати просторных жилых башен, вмещавших две тысячи семьсот жителей, каждому из которых отводилось четырнадцать квадратных метров жилого пространства. Оттуда они перемещались в зону офисных башен, предназначенных для трех тысяч двухсот работников каждая. Корб метко называл это «вертикальным городом-садом», подчеркивая неразрывную диалектическую связь двух противоположных концепций – города и деревни, доминировавшую к тому времени более полутора веков в трудах таких мыслителей, как Томас Джефферсон, Эбенизер Говард, Фрэнк Ллойд Райт и множество других.
В начале 1950-х Ле Корбюзье выпал шанс действительно построить город с нуля. Это индийский Чандигар. Имеющий ныне население более миллиона человек, этот город твердо следует модели «лучезарного города» – и категорически отличается от нее. Он организован в виде серии суперблоков 800 на 1200 метров, называемых «секторами», каждому из которых отводится своя функция в квартале. Подобное разделение позволяет и даже требует эффективного функционального зонирования. Сектор 17 – торговая зона, правительственные учреждения занимают особую территорию в «голове» города, а промышленные объекты где-то за горизонтом. Инфраструктура города подчинена изощреннейшей иерархии. Расселение производится согласно целому набору пространственных и имущественных классификаций, так что кастовая система начинает выглядеть республиканством. Пространство под движение выделено с ошеломляющей щедростью и организовано в семь полос (V1, V2, V3 и т. д.) в соответствии со скоростью каждого участника дорожного движения. Позже последователями Корба была добавлена восьмая полоса, для велосипедов и пешеходов – способы передвижения, о которых мастер мало заботился.
Но в Чандигаре присутствуют по крайней мере две особенности, которых лишен «лучезарный город». Это бедная страна, и это Индия. А значит, улица отстаивает свою важность вопреки таким препятствиям, как ширина, разделенность на полосы и повсеместная торговля, с помощью хитрых и красноречивых уловок, особенно в зонах с высокой плотностью населения. Уличная жизнь в секторах, занятых огороженными виллами высокопоставленных чиновников, – во многом прерогатива их охранников, рассевшихся у ворот со своими допотопными энфилдовскими винтовками в руках. Хаотичная, шумная неразбериха индийского дорожного движения – хотя и в значительной степени разряжаемая безумной избыточностью полос – придает городу ощущение вечной суматохи, которое самого Ле Корбюзье, вероятно, ужаснуло бы. Как и все города, Чандигар «передан на испытание» заселяющим его людям, чьи традиции и устремления не задушишь и не убьешь одной архитектурой.
Но Чандигар, хоть и в редуцированном виде, сохраняет набор элементов «лучезарного города»: отдельно стоящие башни, зонирование согласно назначению, зеленый первый этаж, а замена сети улиц на систему скоростных шоссе лишь четче выкристаллизовала ту операцию, которая по всему миру произошла под разными личинами. Самая известная – «разрушить, чтобы сохранить». Таков посыл городской реновации: «Отсечь опухоль!» В Нью-Йорке частные застройщики таких кварталов, как Питер-Купер-Виллидж, Стайвесант-Таун и K°-оп-Сити,[79] равно как и сотни проектов жилищного департамента, – формальные адаптации ее чарующего лика. Еще они выступают в роли адаптаций социальных, потому что их население однородно в единственном смысле, имеющем значение в современную эпоху: класс, который, особенно в таком обществе, как наше, выражает тенденцию усугубления разделения, а не сглаживания его.
Вашингтон-сквер-виллидж, два длинных жилых блока Нью-Йоркского университета в квартале городской реновации к востоку от Ла-Гуардия-плейс, очевидно, вдохновлен еще одной знаковой идеей Ле Корбюзье, так называемой unité d’habitation, «жилой единицей», с помощью которой он возвел немало домов, самые известные – в Марселе. Такая «единица» претендовала на то, чтобы быть самодостаточным кварталом, вытянутой по вертикали сеткой городского ландшафта. Именно так Корб воображал себе город будущего. Воплощенные поодиночке, «единицы» представляли собой великолепные, блестяще скомпонованные бетонные структуры, наполненные гениально спроектированными двухэтажными апартаментами, пересекающимися посекционно, чтобы обеспечить перекрестную вентиляцию с обеих сторон здания. Еще в них предусматривалась веселая игровая терраса для детей на крыше (на Вашингтон-сквер-виллидж осталась ее бедная копия – изогнутые замкнутые пространства с водяными баками и лифтовыми механизмами), а вся конструкция была вознесена над землей на пилонах. И еще они содержали такой элемент канона Ле Корбьюзье, как «небесная улица в небе» – его менее успешная попытка заменить настоящую улицу.
