Двадцать два дня или половина жизни - [53]

Спускаюсь к Дунаю. Он изгибается здесь буквой «U», по эту сторону реки вверх по холму подымается от берега деревня, она покоится среди еще более высоких холмов, по ту сторону приземистые горы огибают излучину реки.

На том берегу очень крутые склоны, сланец, кустарник, леса нет, и отвесные скалы, а в них отверстия — словно вход в туннель. Неужели железная дорога? Невероятно, но что же еще там может быть?

Ручей стремительно сбегает вниз. «Такая тоненькая струйка, даже не верится, что она впадает в Дунай, но Дунай и его принимает…» Эта фраза заставляет призадуматься, и, разумеется, сразу обнаруживаешь, что говорящий — на стороне реки. Впадение ручья — это милость со стороны более могучего. А теперь: «Ручеек, такая тоненькая струйка, даже не верится, что он впадает в Дунай, но он прорезает даже глинистый склон, отделяющий его от реки!»

Ну вот, наконец-то отдается должное ручью. Итак, запишем: по обеим сторонам ручья сорная трава в рост человека, а в воде ручейка деревенский хлам: синие горшки, автомобильные покрышки, канистры, жестянки из-под смазочного масла, ящики из-под извести, пакеты из пластика, ржавые тюбики, бутылки из-под сока, консервные банки, баночки из-под крема «Нивея», оранжево-желтый и лазурно-синий пластик, помятый чемодан, выпотрошенный радиоприемник, черепки, банки из-под сардин, кассета для магнитофона. В Берлине я смотрел научно-популярный фильм о похоронных обрядах в венгерской степи — средневековая церемония, женские голоса поют литании, белые траурные одежды, вдова ходит вокруг смертного одра, выпевая, как псалмы, формулы оплакивания; это необходимые атрибуты.

Тополя похожи на ивы: спиленные стволы выбрасывают длинные зеленые и светло-серые побеги.

Колючки акации величиной с подковный гвоздь.

Две бутылки из-под сока стоят по пояс в воде и беседуют на моральные темы.

Что это: вдоль дороги лежат кучами большие, величиной в две ладони, плоские коричнево-синие стручки, похожие на лезвия, шириной почти в два пальца, очень плоские, наполненные свободно перекатывающимися, громыхающими зернами, круто изогнутые, как турецкие сабли.

Под очень высокой, очень стройной акацией сотни таких стручков, дети, видно, не обращают на них внимания. Что же это такое? Больше всего они похожи на стручки сладкого рожка, только эти совершенно плоские, гораздо длиннее и шире, более правильной формы и без черноты в окраске.

На противоположном берегу то, что я назвал «кустарником», — это лиственные деревья, лиственный лес, и деревья большие, сейчас я могу сравнить их с телеграфными столбами, деревья стоят гораздо дальше столбов, и они значительно выше.

По эту сторону: серая трава, и в ней — большие кострища и серый гравий. По-немецки в слове гравий — geröll — ударение на втором слоге. Если поставить в слове «geröll» ударение на первом слоге, оно будет звучать совершенно по-венгерски, но будет ли оно тогда что-нибудь обозначать? Придумать бы какую-нибудь вещь с таким названием или человека с таким именем и набросать его биографию: Лео Герёлл — специалист по рекламе из Дьёра, 1907 г. рождения.

Как меняется значение слова в зависимости от ударения: «modern» (современный) и «modern» (гнить), необыкновенно забавно, — вот еще одна прекрасная область собирательства.

Голубой Дунай — здесь он и впрямь голубой, потому что небо голубое, а он отражает небо. Его окраску можно менять: подойти на два шага вперед или отступить назад, давая отразиться в нем то серым вершинам, то голубому небу. С ума сойти («modern» и «modern» — от этого тоже можно с ума сойти!)… Собственно говоря, это вполне очевидно, прописная истина, и все ж таки следует докопаться, где собака зарыта…

Могу ли я сказать: Дунай изменяется? Но разве переход из серого в голубое и наоборот — не изменение?

Далеко на горизонте, за рекой, там, где река переходит в небо, светлая дымка. Что это? Туман, подымающийся от воды, туман, спускающийся с неба? Дунай и небо нежного голубовато-сероватого цвета, они были бы неразличимы, если б их не разделяла эта легкая белесая дымка. Но что же такое эта дымка? Цепь холмов, берег или сам переход, конкретное проявление некоего понятия?

Это «между» — между Дунаем и небом — неописуемо, как один из тех переходов в ничто, которые Малларме[115] пытался выразить словами… Может ли язык передать это, только этот переход, но именно его? Возможно, понадобились бы дни усилий, а что было бы достигнуто? Многое. Постижение того, на что способен язык.

Нет. Постижение того, на что способен ты, ибо язык может все…

Нет, не просто напиши, а поразмысли: правда ли, что язык может все? Отрицательные примеры напрашиваются сами: запахи, вкусы, градации тона, светотень, конкретные настроения, не поддающиеся описанию. Например, запах растаявшего гарцского сыра. Но язык Может передать его точно: «Запах растаявшего гарцского сыра»; это сказано вполне точно, однозначно; точное, вполне пригодное в практике сообщение; можно, например, заказать духи или дезодорант с этим запахом, который не спутаешь ни с чем. Но говорят, что это тавтология. Ты же видишь в этом метафору, но это уже твое дело. Найди ее только, и, если ты сможешь, ты ее найдешь. Язык давно свое сделал и обойдется без твоей метафоры.