Два ветра, три дождя - [6]

Найдёт нас, где б мы ни случились,

Куда бы мы ни отлучились.

Не подведёт нас долгий путь

И приведёт куда-нибудь.

Не подведёт, конечно, небо,

Над головой возникнув, где бы

Мы ни были. А подведёт

Лишь человек, что вдруг уйдёт,

Что вдруг уйдёт в глухие нети,

Оставив нас одних на свете.

«Спасибо, счастье, что приходишь…»

Спасибо, счастье, что приходишь,

Что время для меня находишь:

То на заре лучом прильнёшь,

То мимо окон промелькнёшь

Крылом неведомой расцветки,

То вспыхнешь яблочком на ветке.

Ты, счастье, вечно на бегу,

Что я вполне понять могу.

Поскольку ждут тебя повсюду,

Тебя задерживать не буду:

Пришло, сверкнуло и беги.

Себя вот только береги.

«А кто я есть? Я — частный случай…»

А кто я есть? Я — частный случай

Беды какой-то неминучей,

Провала, взлёта и побед —

Всего, чем полон белый свет.

А кто я есть? Я — случай частный

Любви счастливой и несчастной.

Но, коль возьмёшь пример с меня,

То будешь ты героем дня,

Который так влюблен в природу,

Что птичке не дает проходу,

Лучу и кочке, крытой мхом,

И душит их своим стихом.

«Осенние дни, точно листья крошатся…»

«Глухая пора листопада…»

Б. Пастернак

Осенние дни, точно листья крошатся.

Ну что теперь делать? Грустить? Сокрушаться?

Крошатся они, точно листик сухой…

Не хочется звать эту пору глухой.

Напротив: чем падают листья быстрее,

Тем слух восприимчивей, тоньше, острее.

Пустее пространство, реальнее шанс

Неслыханный вдруг получить резонанс

У каждого шороха, каждого вздоха.

И чудится, что наступает эпоха

Сердечного отклика, чуткости той,

Которой так славится век золотой.

«Я не уйду отсюда. Дудки…»

Я не уйду отсюда. Дудки.

Да у меня же ни минутки

Свободной. Целый день кручусь —

Верхом на шарике качусь.

Катаюсь, скорость набирая,

То от восторга замирая,

То залетая в темноту,

То снова жмурясь на свету.

«Зачем проходит жизнь сия…»

Зачем проходит жизнь сия

Так близко от небытия,

Проходит в двух шагах буквально

От черноты, что так провальна,

Так безнадёжна и густа?

И даже лучшие места —

В партере где-то или в ложе —

И те на самой кромке тоже.

«Счастье есть. Просто где-то оно притаилось…»

Счастье есть. Просто где-то оно притаилось.

Может, в доме в укромном углу притулилось,

Может, спряталось где-то в осеннем саду.

Ему просто не хочется быть на виду.

Оно верит, что, если кому-то приспичит

Отыскать его, тот его тихо покличет,

В каждый угол заглянет и в каждый закут,

И обшарит весь сад, вопрошая: «Ты тут?»

III. «Если память жива…» Стихи из мемуарной прозы «А у нас во дворе» (ACT/CORPUS, 2014) — расширенный вариант книги «Золотой симфонии» («Время», 2008)

«Никто ведь не должен тебе ничего…»

Посвящается Тонино и Лоре Гуэрра

Никто ведь не должен тебе ничего.

Ты праздника хочешь? Придумай его.

По песне тоскуешь? Так песню сложи

И всех окружающих приворожи.

По свету скучаешь? Чтоб радовал свет,

Ты сам излучай его. Выхода нет.

«Да-да, конечно: время мчится шустро…»

Да-да, конечно: время мчится шустро,

Но до сих пор загадочная люстра

В театре давнем гаснет не спеша,

И замирает детская душа.

Да-да, конечно: зыбкость, скоротечность.

Но занавес ползёт по сцене вечность,

И я со сцены не спускаю глаз

Горящих. Я в театре в первый раз.

Героя звать Снежок. Он — негритёнок.

А янки негров мучают с пелёнок.

Бинокля я не выпущу из рук.

Идёт счастливой памяти настройка.

Ах, жизнь, ты ненадёжная постройка:

То пропадает видимость, то звук.

«Московское детство: Полянка, Ордынка…»

Московское детство: Полянка, Ордынка,

Стакан варенца с Павелецкого рынка —

Стакан варенца с незабвенною пенкой,

Хронический кашель соседа за стенкой,

Подружка моя — белобрысая Галка.

Мне жалко тех улиц и города жалко,

Той полудеревни, домашней, давнишней:

Котельных ее, палисадников с вишней,

Сирени в саду, и трамвая «букашки»,

И синих чернил, и простой промокашки,

И вздохов своих по соседскому Юрке,

И маминых бот, и ее чернобурки,

И муфты, и шляпы из тонкого фетра,

Что вечно слетала от сильного ветра.

«И висело бельё, полощась на ветру…»

И висело бельё, полощась на ветру.

И висело бельё, колыхаясь от ветра.

О какое печальное сладкое ретро!

Как из памяти эту картинку сотру?

Синька, бак для белья и доска, и крахмал,

У бабули в руках бельевые прищепки,

И белы облака удивительной лепки,

И ребёнок, стоящий поблизости, мал.

И ребёнок тот — я. И белей облаков

Простыня, и рубашка — небесного цвета.

И всему, что полощется, — многие лета,

Цепкой памяти детской, щадящих веков.

«— Да ничего особенного там…»

— Да ничего особенного там

И не было. Убожество и хлам

В твоей замоскворецкой коммуналке —

Клопиные следы и коврик жалкий,

И вата между рамами зимой.

— Да-да. Всё так. Но я хочу домой

В своё гнездо, к тем окнам, к тем соседям,

К той детворе. Давай туда поедем.

Там во дворе — волшебная сирень.

Там у соседки — сильная мигрень.

Мигрень — какое сказочное слово

И как звучит загадочно и ново!

Там город мой, в котором я росла,

Который я, к несчастью, не спасла,

Там город мой, домашний и зелёный,

Людьми, которых нету, населённый,

Тот город, что моим когда-то был,

А стал чужим. И сам себя забыл.

«А круг, на котором я плавала, быстро спустил…»

А круг, на котором я плавала, быстро спустил.

Мне лет было мало. Я плавать совсем не умела,

А мама не видела, мама на солнышке млела,

А я всё барахталась и выбивалась из сил,