Два уха и хвост - [19]

— Хорошей схватки, компания! — ревет его луженая глотка.

Он примощается на угол стола и испускает солидный пшик, затуманивающий толстое стекло, покрывающее поверхность, как дыхание влюбленной зимнее окошко, когда она поджидает случайное появление своего кавалера на мопеде.

— Ну, как драчка, разворачивается? — спрашивает Тучный у присутствующих.

— Скорее бьет копытом, — отвечаю я за всех, — но неостановимый ход еще не набрала.

Он склоняет голову, чтобы рыгнуть, как разъяренный зверь, и говорит:

— Думаю, мы с Пино зацепили одного из мужиков, искавших жокея.

С этого момента наше внимание и уважение ему обеспечено.

— Что вы сделали, господин Берюрье? — спрашивает почтительно Лефанже.

— Свою работу, — с достоинством отвечает Толстяк.

Он тянет некоторое время, что играет ему на руку, ибо увеличивает его авторитет, затем решается:

— Мы с Пинюшом были в Баре Трески. Ждали закрытия, и когда последний клиент ушел, я взялся за хозяина. Но очень серьезно, если вы понимаете, что я хочу сказать.

Он демонстрирует нам свой чудовищный кулак, фаланги которого увенчаны ссадинами.

— Если вам нужно мое мнение, полиция уже совсем не та, с тех пор как утеряны старые добрые методы. В наши дни допрашивают в перчатках мужиков, которые знают законы лучше, чем их брехло адвокат. Когда же объясняешься безо всяких хитростей, люди начинают говорить. И болтают особенно охотно потому, что утратили привычку получать хорошенько по зубам. Я освежил хозяину память. После своего третьего сплевывания, он начал себя спрашивать, не смахивает ли один из субчиков на кое-кого. Когда его шнобель хрустнул, ему показалось, что в голове всплывает и кликуха. Затем, как только мой знаменитый крюк справа свернул ему хлебальник, он вспомнил, что Педро торгует воровским инвентарем. Он увлекается последними новинками, эспаньяр; весь товар мэйд ин Америка.

— Вы его установили?

— Как на витрине. Он обитает в Асниер, миленький домик из песчаника с изразцами вокруг окон и садиком, где выращиваются улитки. Это его бзик — брюхоногие, и он из кожи лезет, выкармливая свой рогатый скот. Устроил загон для разведения поголовья, в котором и парижский виконт мог бы жить, настолько тот комфортабельный. Пин остался в засаде перед виллой, потому как он не такой видный. А я направился прямо сюда — ввести вас в курс.

Усвоив доклад Увесистого, я замечаю:

— Если ваш мсье Огюст покрывал этого типа, почему он доверил Люретту, что тот искал Коротышку Дзана?

— Ты знаешь, эти трактирщики, якшающиеся с преступным контингентом, вынуждены лавировать меж тех двух зверинцев. И подают чуть на восток, чуть на запад, не прижимаясь однако ни туда, ни сюда. Правило их жизни: букет фараонам, чтоб избежать неприятностей, букет господам уркам, чтоб удержаться на ногах. И все довольны.

Звонят в дверь.

Матиас отправляется принимать. Это вчерашняя дама, та, что приходила отжимать Папашу. Милашка в непромокаемом плаще из черного шелка, косынка от Гермеса повязана вокруг шеи.

Она смущено улыбается.

— Неловко докучать вам, господа, но вчера, во время… ээ… беседы с Ахиллом, я потеряла одно украшение, которым сильно дорожу.

— Надеюсь, это была не ваша девственность, мэм, — спешит проявить услужливость Мастодонт. — Если позволите, я помогу вам искать.

Он решительно ведет гостью в студию наслаждений.

— Думаю, мы совсем скоро услышим звук пары пощечин, — шутит Лефанже.

— Не наверняка, — говорю я. — Берюрье создание настолько загадочное…

Наш молодой рекрут ржет и кладет свою майскую мушку, более правдоподобную, чем настоящая, в коробочку, первоначально предназначенную для леденцов Вальда.

Я поздравляю себя с результатом, достигнутым дуэтом Берю-Пинюш. Это просто, как яйцо вкрутую, и не садится при стирке.

— Как только Толстый вернется, возьмешь у него адрес амиго Педро и отправишься сменить Пино. Хочу, чтобы ты последил за прохвостом и отметил все его действия и жесты. Возьми с собой уоки-токи и держи связь с Матиасом.

— Я не подведу, господин комиссар.

Шарманка дребезжит. Матиас поднимает трубку, и я вижу, как он омрачается.

— Передаю ему, господин директор.

Черт, Багроволицый, продолжающий трепать мне нервы! Вернусь в Елисейский дворец и устрою ему пенсию, если он не оставит меня в покое!

Я рявкаю в аппарат:

— Мы в самом разгаре работы. Что там еще?

Тот разве что не заикается от робости:

— Просто хочу сообщить, что американская делегация прибудет за чемоданчиком раньше, чем предполагалось, дорогой Сан-Антонио.

— Ну и что? Какое мне до того дело?

— Но я… я хотел бы знать…

— Хотели бы знать что?

В этот момент до нас доносится громкий крик из соседней комнаты. Трезубовый крик, в смысле, когда вилами в брюхо, как выражается Толстый.

— О! нет! Нет! Пощадите, сударь! Я вас заклинаю. Вы слишком здоровый. Чересчур большой для меня. Я не смогу вас принять!

И голос (я не осмеливаюсь сказать «орган», учитывая обстоятельства) Берю:

— Расслабьтесь, моя девочка. Я за вас возьмусь не всерьез, лишь обозначу прохождение штурмовой полосы.

— Алло! — не отстает Краснющий.

— Да? — отвечаю я невозмутимо.

— Мне показалось, у вас там кричат.

— Проехали, — говорю. — Что еще?

Он уступает; голос его сочится тоскливым беспокойством.