Два спутника для Марии - [22]

— Вы в проигрыше… сэр! — вполголоса, улыбнувшись с теплой жестокостью, сказал Рэм.

Обезумевший от боли и злобы Гримсбери взревел и, забыв обо всем на свете, кроме жажды убийства, бросился на противника. Дальнейшее не было даже делом техники. Рэм шагнул в сторону, а рука его со шпагой осталась на месте. Гримсбери насадил себя сам.

— Можно сказать, самоубийство, — освобождая оружие, сказал Рэм, обернулся к толпе. — Кто-нибудь еще рискнет задевать малышей? Я могу дать и еще один урок хороших манер.

Желающих, как и следовало ожидать, не нашлось. Рэм набросил камзол на плечи, чтобы не остыть слишком быстро, и наткнулся взглядом на расширенные в непритворном ужасе глаза Марии.

— Мики! Я же сказал тебе, чтобы ты уходил?!

— Ты не можешь мне приказывать, Рэм Конахан, — отчеканила она. — Тем более, подобным тоном.

Встав из-за стола, она надвинула шляпу на лоб, не удостаивая его взглядом, поднялась по лестнице наверх. Сопровождаемый осторожными взглядами, с непроницаемым видом, но совершенно потерянный в душе, Рэм последовал за ней.

— Провалиться мне, — задумчиво произнес старик. — Наконец доперло. Такие маленькие ножки, ручки, никогда не прикасавшиеся к шпаге, нежная кожа, пламенные глаза. Мальчик никогда не позволил бы себе такой неслыханной фанаберии по отношению к выручившему его другу. Это же девушка, и прехорошенькая. Провалиться мне, если парню не придется повертеться прежде, чем она снова на него посмотрит.

* * *

Когда Джек открыл дверь в комнату, там было почти темно. Огонь в камине прогорел, и, поскольку было уже достаточно жарко, дров не добавляли. На постели, отвернувшись лицом к стене, лежала Мария. Большое деревянное кресло было развернуто к огню, и на подлокотнике лежала затянутая в черную перчатку кисть руки. Сверкающий белый шелк сорочечного рукава застыл в неподвижности, как обледеневший в падении водопад. Ноги в ботфортах были подняты на стоявший рядом табурет. От Рэма пахло вином. При иных обстоятельствах подобная сцена и подобная компания заставила бы Джека насторожиться.

— Ребята, я только что снизу, — сказал Джек. В голосе его сквозило напряжение. — Там отскребают от пола какого-то типа. Рэм, ты не хочешь объясниться?

— Не хочу, — лаконично ответили из кресла.

— Не уверяй, будто это не твоих рук дело.

— Моих.

— Я узнал по почерку. Мне не нравятся твои развлечения, Конахан! Ты напился, что ли, черт тебя подери? Ты можешь мне ответить?

— Все в порядке, Джек, — устало сказала Мария, оборачиваясь.

— Почти. Этот человек, посчитав меня юношей, затеял со мной ссору. Рэм перебил ее и перехватил поединок. На самом деле он очень меня выручил.

Джек ахнул.

— Ты все это видела? — он присел у изголовья сестры. — Конахан, ты что, не мог его просто убить? Ты человек или… кто?

— Ты что, думаешь, жестокость можно остановить, просто пожурив подонка? — вскипел Рэм. — Их был там полный бар! Все видели, как этот ублюдок пристает к мальчишке! Никто не вмешался. Сволочи. Они его уже знали. Первый местный убийца. Доставлял им бесплатное развлечение. Он бы искалечил ее, они бы ее пожалели. Этих убивал и буду убивать. Они жестоки, а я буду — вдвое…

Джек почувствовал, как вздрагивают под его рукой тонкие плечи Марии. Она плакала отчаянно, по-детски. И не Рэм нужен был, чтобы утешить ее на этот раз.

Глава VIII Крисборский волк

Копыта их коней ступали теперь по дороге, ведущей прямиком в столицу. Мария подняла глаза, до того упрямо уставленные в конскую гриву, и посмотрела в спину ехавшему на несколько шагов впереди Рэму. Джека и его безмолвное сочувствие она могла ощущать рядом с собой. Все… все кончилось? Все, что обещало столь много? Человек, которого она любила, в один вечер стал просто попутчиком. Теперь ей было куда хуже, чем тогда, по дороге в Арсан, где ожидала его смерть. Непрестанная боль терзала ее сердце, когда, глядя на его устало опущенные плечи, она вспоминала этапы их опасного путешествия. Джек был прав. Рэм страшно опасен. Но, видит бог, как ей хотелось любить его. Потерять его… Потерять его навсегда, не слышать его смеха, не видеть, как теплеют его глаза, когда он смотрит на нее. И больше никогда… никогда не коснется он губами ее губ. Из-за того, что она не может его простить? За что? За то, что не ими придумано? За то, что жестокость порождает страх, а страх порождает жестокость? За то, что сделала ему ее семья, почему именно с ним и происходит это? За то, что он рисковал жизнью, защищая ее? Кто она такая, чтобы решать вопросы прощения, когда они в божьих руках? Он ради нее отказался от священного для него дела мести. Неужели она ради него не сможет побороть свои страх и отвращение к крови? Есть власть, думала она. У нее есть какая-то власть встать на пути его жестокости, как однажды она уже встала на пути его мести. И никто, кроме нее, не имел такой власти.

Было холодно. Иногда пролетали крупные редкие снежинки. Как и обещал Рэм, спутники ехали шагом. Он отгородился от них молчанием, чувствуя их осуждение и ужас. И самого его охватило равнодушие. Теперь, когда он понимал, что потерял Марию, что глаза ее больше не сияют навстречу ему, ему совсем ничего не хотелось. Возможно, здесь сыграла роль нервная реакция на миновавшую опасность. Вероятно, если бы кто-нибудь захотел сейчас забрать его жизнь, он мог бы сделать это без особого труда.