Два семестра - [78]

Утром Фаина тихонько оделась и вышла на улицу. Боже мой, тоненький золотой крайчик месяца на зеленом небе, и алые полосы!.. Зачем это разрешают? Ведь от этого можно повернуть совсем не к деканату, совсем в другую сторону!..

В деканате сонная лаборантка неохотно отыскала адрес. Фаина пошла по этому адресу пешком, хотя туда есть и автобус. Прикидывала в уме предстоящий разговор.

Противная какая у него дверь, и лестница темная, и звонка не видно. Она постучала, дверь приоткрылась.

—      Это ты, Кострова? — изумленно и (показалось?) радостно спросил Тейн, — Постой минутку, я оденусь.

Когда Фаина вошла, голос у Тейна был уже не радостный, а насмешливый:

—      Садись, добрая женщина! Ты принесла мне какие-нибудь новости?

—      Говори со мной по-человечески, Лео.

—      Могу.

—      И не ври, имей в виду, что я многое знаю. И еще имей в виду, что мужской психологии я не понимаю — за тобой стоят целые века идиотских традиций. Ты их отбрось, пока мы разговариваем.

—      А ты отбрось предисловия, — процедил Тейн.

—      Так вот. Это правда, что ты женишься на Вельде?

—      Ха-ха. А почему бы и не жениться? Или у тебя есть другая невеста на примете?

—      Это, по-твоему, человеческий разговор?

Он с усмешкой разглядывал свои пальцы. После молчания сказал:

—      Ну, допустим, я не женюсь на Вельде. А дальше что?

Фаина смутилась. Действительно, получается неумно, назойливо...

—      Ничего, могу только порадоваться за тебя, — вымолвила она, наспех придумывая, как ей выпутываться дальше.

Тейн посмотрел на нее искоса.

—      Я понимаю твое затруднение, мудрая женщина, — сказал он, — и приду тебе на помощь. Но, не забудь, ректор прекратил со мной знакомство. Ты убеждена, что я — это блестящая партия для Каи?

—      Ты самая ужасная партия для всех, кроме Каи.

—      У меня даже работы нет.

—      Найдешь работу.

—      И у Каи будет счастливая жизнь? Вот этот кров, — он показал на грязный потолок, — гороховая похлебка и чудесный парень — я.

—      Это единственный выход, — сказала Фаина. — Иначе...

—      Что иначе, мудрая женщина?

—      Иначе оба пропадете.

—      Благодарю тебя, мудрая женщина, — высокопарно проговорил Тейн. — Ты осветила мне путь. Я поступлю по твоему совету.

—      Вот несносный какой! Чего ты скалишься?

—      Почему же я несносный? Я принял твой совет и поблагодарил тебя от всей души. Сейчас я пойду искать работу — куплю «Эдази» и посмотрю, не требуется ли кому недоучившийся математик. Найдя должность и получив первую же зарплату, я уведу Каю из вашей комнаты и поселю ее в этом очаровательном коттедже. Вельде скажу, что ты посоветовала мне не регистрироваться с ней. Ты довольна?

—      Очень! — с сердцем сказала Фаина. — Дальше я твои насмешки терпеть не намерена. Прощай!

—      До свиданья!.. — он встал и низко поклонился. — Примерно через месяц я появлюсь в вашем общежитии с букетом.

Дома Фаина не застала уже ни Ксении, ни Каи. Завтракая, думала о поведении Тейна. Кое-что до него дошло, как он там ни кривлялся. Но боже упаси, чтоб она еще раз в жизни явилась к кому-нибудь с такой миссией! Все это отголоски нравоучительных повестей — вечно кого-то спасают, то поодиночке, то целым коллективом. И никогда нет наиболее реального конца — не спасли!..

Она старательно переписала последнюю страницу дипломной. Что же написать перед последней-распоследней точкой? Пошутить на прощанье — стащить один чужой абзац? Это будет единственный «элемент плагиата», как выразится Алексей Павлович, если заметит. Но нужно выбрать то, с чем сама накрепко согласна.

Фаина, улыбаясь, полистала журнал в синей обложке и — слово в слово — переписала несколько строк: «Двадцатый съезд положил начало оживлению и подъему всей нашей общественной науки. В дальнейшем предстоит внимательно разобраться в ворохе фольклорных публикаций, установить, что действительно принадлежит народной поэзии, а что относится к случайным опытам сказителей или является сознательной фальсификацией и несомненно должно быть исключено из поэтической летописи нашей эпохи».

Если Алексея Павловича нет сейчас на кафедре, она придет в другой раз. Они не виделись с того дня, когда... он позвонил ей. Как встретятся?..

Все изменилось за эту зиму — и темноватый коридор, и истертая лестница, ведущая на второй этаж, к белой двери, за которой раньше гнездилась только официальная скука. Все осветлено радостью, надеждой, ожиданием.

Алексей Павлович был на кафедре. Радостная уверенность, с которой Фаина поднималась по лестнице, померкла при виде его лица — серого, с бескровными губами. Он тоже был болен?.. Посмотрел пристально, молча, как будто не узнавая. Кивнул, принимая рукопись.

—      Когда можно прийти? — спросила Фаина.

—      Я вам позвоню, — ответил он, и при этих словах мелькнула и погасла короткая искра.

На секунду Фаина зажмурилась от счастья. Однако же там были еще люди, и Сильвия Александровна смотрела на нее, тоже как будто не узнавая, чуть сдвинув брови.

—      До свиданья, — сказала Фаина и вышла, поймав по дороге еще один пристальный взгляд — Белецкого. Этому-то, казалось бы, совсем незачем к ней приглядываться.