Два семестра - [80]

Давид Маркович явно хотел сказать что-то свирепое, но сдержался, только крепко почесал голову обеими руками.

—      В деканате сейчас никого нет, кроме секретаря, — буркнул он, не глядя на Гатеева. — Надо подождать.

—      А где наш великолепнейший Астаров? — спросил Гатеев. — Какую роль он выполняет в этой трагикомедии? Танцует на пуантах?

Пришел Саарман, неся громадный портфель, набитый учеными трудами. Ни на кого не обращая внимания, сел к столу, погрузился в портфель по шею, разыскивая нужное, а потом начал писать.

Явилась и Эльвира Петровна, в чудесном настроении, как всегда, когда пахло злодейством. Села за машинку.

Белецкий и Гатеев стали разговаривать вполголоса, кажется, решали, кому идти в деканат.

Эльвира Петровна сказала в нос:

—      А в деканате есть новости.

Ей не ответили. Выждав, она продолжала с наслаждением:

—      Насчет Тамары Леонидовны.

Машинка под ее пальцами захихикала с перебоями и подвизгиванием. Старый Саарман отвлекся от праязыка, посмотрел вопросительно.

—      Замуж выходит! — сказала ему Эльвира Петровна.

Нина Васильевна ахнула:

—      За кого?

—      Говорят, за грузина из Тбилиси!

Давид Маркович сердито пробормотал:

—      Никто, кроме нас, не знает, кто ваш возлюбленный, а мы знаем вашу тайну, ваш возлюбленный — сапожный крем фирмы Антон и компания.

Этим он вызвал неудержимый смех старого Саармана, который тут же пустился рассказывать об американской рекламе. Но его никто не слушал, и он умолк.

—      Нина Васильевна, — сказал Давид Маркович, — пожалуйста, подождите, пока я вернусь из деканата. И, пожалуйста, не пишите пока никаких заявлений.

Он пошел было к вешалке, но в это время зазвонил телефон.

— Да, да, слышу! — схватив трубку, прокричала Эльвира Петровна. — Белецкого? Сейчас, сейчас, он здесь!.. — Давид Маркович протянул руку, но она бросила трубку и, адски улыбаясь, сказала: — Не идите в деканат, идите в ректорат! Вас зовет ректор!

—      Тем лучше, — жестко отозвался Белецкий, хлопнул дверью.

Нина Васильевна уже повеселела, окрыленная надеждами, но тут появился Астаров, мрачный как ночь, и сразу обратился к Мусе:

—      Мария Андреевна, обдумайте, какие лекции Нины Васильевны вы можете взять на себя. Год все равно кончается, вы с Саарманом (Саарман поднял голову) разделите между собой это небольшое количество лекций, а к осени я подыщу преподавателя...

—      Подыскивайте! — возмущенно перебила его Муся. — Я в этом деле участвовать не буду.

Саарман в задумчивости посмотрел на дверь.

Несколько смутившись, Аркадий Викторович повернулся к Гатееву:

—      В таком случае, Алексей Павлович, я могу рассчитывать на вас?

—      А почему вы можете рассчитывать на меня в таком деле, от которого отказалась Мария Андреевна?

Астаров с размаху бросил на стол портфель, бумажки полетели на пол, Эльвира Петровна мгновенно подобрала их. Все молчали; Саарман в недоумении шевелил бровями.

—      Будьте любезны, товарищи, объяснить мне как заведующему, что это за бойкот! По-вашему, я виноват в том, что Нина Васильевна уходит по собственному желанию?

—      Нет, нет, вы не виноваты... — проговорила Нина Васильевна, опустив глаза и разглядывая свои стройные ноги в дымчатых чулках.

—      Так что же здесь происходит?

—      Что происходит? Мы перестали показывать кукиш в кармане, — ответил Гатеев.

—      Будьте добры выражаться яснее! — начальственно потребовал Астаров.

—      Я выразился достаточно ясно.

—      Однако я не несу ответственности за неприятную — согласен, неприятную — ситуацию с Ниной Васильевной. И прошу вас это учесть, товарищ Гатеев!

—      А вы кто? Руководитель кафедры или потустороннее видение?

Саарман с шумом отодвинул стул.

—      О чем идет речь? — спросил он. — Я желал бы вникнуть в суть дела.

—      Суть в том, — сказал Гатеев, — что за спиной у нас ведутся интриги, мелкие и недостойные интриги. Участвует ли в них заведующий кафедрой или не участвует, нам неизвестно. Известно лишь, что он устраняется от ответственности...

Астаров побагровел.

—      Вы метите на мое место, товарищ Гатеев? Тогда говорите прямо!

—      Нет, ваше место меня не прельщает, — презрительно ответил Гатеев.

Но Астаров до странности быстро овладел собой и вернулся в свое обычное ватно-мягкое состояние, будто и удара не почувствовав сквозь эту вату.

—      Меня, кажется, не поняли, — замямлил он, потирая руки, — я вовсе не имел в виду должность заведующего, я имел в виду руководство в идеологическом отношении. Если меня считают... если меня подозревают в чем-то, то я вынужден предложить это руководство хотя бы вам, Алексей Павлович. Кроме того, я хотел заметить, что стою выше всяких склок, да, выше, и надо стоять выше...

После третьего «выше» Саарман забеспокоился.

—      Насколько мне известно, склоки в коллективе понижают жизненный тонус, — проговорил он, — а также трудоспособность. И в общем получается ниже, а не выше — простите неудачный каламбур...

Астаров повел на него глазами, и по этому взгляду Сильвия поняла, что он ненавидит сейчас этот коллектив и стыдится его.

Вернулся Давид Маркович. Вид у него был одновременно замученный и торжествующий — словом, вид победителя, которому сильно досталось от побежденных. На вопросы, посыпавшиеся на него, он только кивал головой и приговаривал: