Два семестра - [82]

Но явилась Ира Селецкая.

—      А видишь, Кострова, диктанта перед государственными не будет! — застрекотала она уже на пороге. — Напрасно только время тратили с этой Сильвией Александровной. Сознайся теперь — она ведь слабый работник... А кстати, вы слышали, девочки, что про нее рассказывают?

—      Что? — небрежно уронила Ксения.

—      Про нее и про Гатеева?... — хихикнула Ира.

—      И пусть себе рассказывают, экая беда... — еще равнодушнее отозвалась Ксения.

—      Что она нашла в таком Гатееве, непонятно, — насмешливо удивлялась Ира. — Худой, страшный, глаза рассеянные!

—      Тебе, конечно, непонятно, — сказала Ксения, — тебе нравятся смазливые. Которые на рынке мочалками торгуют.

Ира засмеялась, словно ее пощекотали, — пожалуй, и в самом деле пленил ее кто-то с усиками и черносливным взором.

Фаина смотрела на нее брезгливо и неприязненно: не видит эта Ира ни Гатеева, ни Сильвии Александровны. Говорят, что кошки видят только серые тени...

—      А ну их всех! Лишь бы экзамены сдать да отделаться! — воскликнула Ира. — Надоели хуже горькой редьки!

—      Добрым словом никого не помянешь? — хмуро спросила Фаина.

—      Это уж ты поминай! Ты себе меду добудешь и с малины и с редьки. А я? Белецкого, что ли, благодарить, который над нами издевался?

—      Да, благодарить. И никогда он не издевался, не клевещи!

—      Как же не издевался? Вот и теперь зимой я ему все дочиста по билету ответила, а он мне говорит: «С какою тайною отрадой тебе всегда внимаю я!..» Отдал зачетку и велел прийти на следующей неделе... Не издевательство разве? А как он всех терзал, когда «Слово о полку Игореве» переводили! Зачем это? Там и ученые о темных местах спорят... А Юрке Поспелову при всем честном народе отляпал: неужели, говорит, нельзя ненавидеть мещанство, причесавшись и застегнув пуговицу на брюках?

Кая засмеялась.

—      Так это же истинная правда!.. — проговорила она, пряча коробку с камешками в чемодан.

—      Так надо же быть тактичным и выбирать время для своей правды!.. Вот и поминай их добрым словом. Нину Васильевну, что ли? Как начнет петь про красоту аффиксов, всю душу, бывало, вымотает. Ну, Астаров — тот еще туда-сюда, он хоть не мелочный, не цепляется за каждое слово, как Гатеев на экзаменах... Хи-хи... Как бы у Гатеевых свадьба после крестин не вышла! Интересно, какой у них ребеночек будет...

—      О ребеночке всегда трудно сказать, какой он будет, — серьезно заметила Ксения. — Разве твоя мама могла подумать, что из ее дочки получится сплетница?

Ира разобиделась и ушла.

—      Зачем ты ее выгнала? — поморщилась Кая.

—      Сожалею, что раньше не выгоняла. Присосется, как пиявка, и висит над ухом... — сказала Ксения. — Все это сплетни. Если бы правда, то кто бы им мешал жить вместе? Оба свободны.

—      Может быть, сами себе мешают, — проговорила Кая. И покраснела до слез.

Сплетни, сплетни, думала Фаина, настойчиво отгоняя тревогу. Сплетни, сплетни... Если бы он любил Сильвию Александровну, не могла бы возникнуть никакая близость ни с кем другим, даже самая легкая, самая неясная...

А Кая сегодня опять прелестна... Вон сидит, как свечка. Все убрала, переложила. Ага, спрятала и картинку с розгами, это хорошо. Сидит в новом платье, в том, что привезла от мамы, — тихая, правда же, как восковая свеча.

Но все это уже повторялось, она уже не раз делалась кроткой, милой, прежней... Ну, посмотрим на нее еще раз, пристальнее. Тихая? Нет, не очень, она почему-то волнуется. Чего-то ждет?

Эта минутка вспоминалась Фаине после, когда все уже было позади. Вспоминалось, что и сама она чего-то ждала, глядя на Каю и волнуясь. Возможно, впрочем, что все это — и волнение, и ожидание — она примыслила потом.

Но у Каи-то было и волнение, и ожидание — и минутка, какая бывает раз в жизни. Короче говоря, тогда все и произошло: дверь открылась и появился Тейн.

Церемонно пожал всем руку, а затем спросил:

—      Все в порядке, Кая?

Кая кивнула, вытянула из-под кровати чемодан, надела пальто и, подойдя к Фаине, поцеловала ее теплыми детскими губами. Потом пошла целовать Ксению.

—      Куда ты? — вымолвила Фаина, уже догадываясь, уже зная.

Ксения тоже смотрела, улыбаясь лукаво. Однако дальнейшее было вполне в духе Тейна. Низко поклонившись Фаине, он сказал:

—      Видишь, мудрая женщина, я поступаю по твоему совету. Я говорил тебе: получу первую зарплату и уведу Каю в свой вигвам. Правда, я обещал прийти с букетом, но как-то не получилось. — Он повернулся к Ксении. — Обеим вам, заботливые женщины, сообщаю, чтобы вы не беспокоились: все оформлено по закону — уже вчера. Но без фокусов: Кая не захотела ездить три раза вокруг фонтана перед ратушей. Я тоже нахожу, что это безвкусица. — Поклонившись еще раз, он взял чемодан Каи и добавил: — За остальными вещами мы придем завтра… Не рыдайте, добрые женщины, все к лучшему!

Добрые женщины не рыдали, но Кая разливалась в три ручья, снова целуя подруг. Затем Тейн пропустил ее вперед, и оба скрылись.

35

Снятый ректором конфликт долго обсуждался на все лады и на кафедре и за ее пределами. Чего только не говорили! Говорили, Касимова вовсе не доцент, раскрылась подделка документов, — ведь помните, был такой случай у экономистов! Да, да, и в строительном техникуме! Говорили, что студенты подали жалобу министру — Касимова на семинаре рассказывала неприличные анекдоты, — помните аналогичный случай в Конотопе? Говорили, что ревизор из Москвы слушал лекцию по эстетике, и потом его едва откачали. Носились туманные слухи о статье Асса, об анонимных письмах, о клевете, и даже о шпионстве, и даже о том, что Эльснер убил какого-то грузина...