Два семестра - [84]

Сильвия почесала бровь. Вика смотрела серьезно, выжидательно.

—      А удобно будет, если я к вам пойду?

—      Очень удобно. Вы пойдете сейчас вместе со мной, а там уже как-нибудь... Папа Олимпия, наверно, спит, и с мамой можно очень хорошо поговорить, пока он не проснулся.

Сильвия оделась, и они с Викой вышли. Сели в автобус.

—      Тетя Сильвия, по-моему, пока что Олимпию ничего не надо рассказывать, — сказала девочка, когда уже подъезжали к дому. Сильвия на это опять только вздохнула молча.

Нина Васильевна, увидев их, чуточку удивилась, но тотчас же заговорила приветливо:

—      Вот и вы собрались ко мне, милая Сильвия Александровна! Извините, у меня не прибрано... А знаете, на кафедре как-то не замечаешь — вы очень похудели, и под глазами синее. Вы обязательно проверьте почки.

Сильвия пообещала проверить почки. Вика, освободив стул от наваленных на него блузок, чулок и полотенец, пригласила тетю Сильвию сесть.

—      А где же Олимпий? — спросила Сильвия.

—      Ушел. Вероятно, к Шмидтам, — небрежно ответила Нина Васильевна, садясь против Сильвии. — Ну, как поживаете?

—      Н-ничего... — смущенно вымолвила Сильвия. Труднее всего было освоиться с полноправным присутствием Вики.

Нина Васильевна, понятно, и глазом не моргнула:

—      А у меня вот новости... Вика, ты уже рассказала?

—      Да, немножко рассказала, — отозвалась Вика.

Здесь Сильвия, прислушавшись, различила неясные звуки, доносившиеся из соседней комнаты. У кого-то отрыжка — вероятно, у человека с большой буквы.

—      Я стою перед дилеммой, — сказала Нина Васильевна, вертя в руках какую-то бумажку. — Он раскаялся. Но верить ему нельзя. — Она бросила бумажку на стол.

—      Я же тебе говорила, что нельзя, — сейчас же вставила Вика.

Нина Васильевна досадливо махнула рукой:

—      Не вмешивайся, ты не можешь судить об этом.

—      Очень даже могу, — спокойно возразила Вика.

В это время из-за двери послышался легкий стон раскаявшегося, и Нина Васильевна поспешила туда, оставив гостью.

Сильвия чувствовала себя неловко. Что ей тут делать?.. Она машинально взяла бумажку, брошенную Ниной Васильевной, задумалась.

Вика села на стул матери и принялась развлекать Сильвию:

—      Как ваше здоровье, тетя Сильвия?

—      Хорошо. А ты почему редко ко мне приходишь? — спросила Сильвия, рассеянно читая какие-то слова на смятой бумажке.

—      Когда же мне ходить? Времени у меня в обрез, — рассудительно сказала Вика.

—      Чем же ты так занята?.. — Сильвия, зевнув, прочла: «Милая...»

—      Во-первых, школа, во-вторых, Олимпий... — перечисляла по пальцам Вика. — В-третьих...

В это мгновение слова на бумажке вдруг ярко очертились: «Милая Нина Васильевна, благодарю вас, но я лишен возможности принять приглашение. Буквально все вечера заняты. А. Г.» Прочитав это, Сильвия ошеломленно мигнула и, тут же придя в себя, положила записку на стол... Когда же это Нина Васильевна приглашала Алексея?.. Отказался!

Нина Васильевна вернулась. Вика, отсев в сторонку, уже что-то лепила, но вид у нее был озабоченный, и она настороженно прислушивалась к разговору.

—      Так что же вы мне посоветуете, Сильвия? — грустно спросила Нина Васильевна. — Он раскаялся, и это меня убивает. Ведь он опять может уйти... Я ему говорю, что он явился ко мне из-за скандала с Касимовой, — ведь всякий дурак поймет это. А он отвечает, что у него функция любви строго отделяется от общественных функций и... и стонет. Мне следовало бы собраться с духом и прогнать его. Как вы думаете?

Сильвия взглянула на Вику — было совершенно понятно, какого ответа она ждет от тети Сильвии, и ответ был дан:

—      Трудно мне думать за вас, Нина Васильевна, но я бы прогнала немедленно.

Вика весело закивала, и Сильвия поднялась, с облегчением чувствуя, что ее миссия подходит к концу.

—      Подождите немножечко, тетя Сильвия! Я что-то для вас вылепила!..

—      Неудача за неудачей, — говорила между тем хозяйка. — А сердце еще не угомонилось, нельзя же в мои годы отказаться от всех надежд и жить одной наукой. Правда, иногда я мечтаю — вот я академик, вхожу в зал, где идет конференция, и все взоры оборачиваются ко мне. На мне скромное платье с одной только бриллиантовой стрелкой у шеи...

—      Идите сюда, тетя Сильвия!

Как и можно было ожидать, пластилиновые фигурки дышали злободневностью: кругленький Олимпий в зеленых штанах замахивался палкой — увы! — на собственного отца (макаронные ножки Эльснера не оставляли никаких сомнений).

Сильвия оделась, ей отворили двери, и тут же за дверью оказался Олимпий — кругленький, в зеленых штанах.

—      Где ты шатаешься? — закричала Вика, втащив его в прихожую. — Куда ты ходил?

—      К Шмидтам, — нехотя ответил Олимпий.

—      Что ты там делал? — строго допрашивала сестра, расстегивая ему тугой воротник курточки.

—      Ужинал, — так же нехотя буркнул Олимпий.

—      Как будто дома нет ужина! У нас есть булка и сгущенное молоко, я уже провертела в жестянке дырочку, можешь сосать...

Вика повела мальчика в комнату, а Нина Васильевна, приветливо улыбаясь, попрощалась с Сильвией.

Дома в передней висело синевато-серое пальто — пришел! В комнате кипел чайник; Алексей Павлович с хозяйственным видом осматривал накрытый стол: кильки, колбаса, хлеб — все было расставлено, и голубые чашки вынуты из серванта. Посередине в вазочке ярко горели желтые нарциссы... Но никакие цветы не могли бы так обрадовать Сильвию, как этот накрытый стол и узорчатые чашки, вынутые из серванта им самим, Алексеем.