Два семестра - [15]

—      Глупости какие!

—      Что же тут глупого? Желтков в «Гранатовом браслете» полюбил Веру, видя ее только издали. Кстати, это типично мужской подход к любви: ведь он влюбился в наружность этой княгини, о ее внутренней жизни он мог только догадываться. Правда? А Вадим заинтересовался именно твоей внутренней жизнью, я хотела построить это иначе...

—      Не морочь мне голову!

—      Ну, успокойся, Фаинка! Сделаем по-другому... Когда он придет — он обещал еще забежать около пяти — я вас познакомлю. И больше вмешиваться не буду, вернемся к обычному банальному ходу событий... Ты никуда не собираешься в пять?

—      Даже сейчас уйду.

—      Хоть надорвусь, да упрусь, как говорят фольклористы… — Ксения усмехнулась. — Показала я Вадиму твои труды. Я-то от них совсем не в восторге, а он чего только не нашел — и чистоту стиля, и поэзию, и ученость...

—      Прикажешь мне запирать свои вещи на замок? — резнула Фаина.

—      Я же прошу извинения... Не думала, что ты так рассердишься. Собственно, ничего дурного не случилось, не украдет же он у тебя твои материалы. Зачем их прятать!

—      А свои рассказы от меня прячешь?

—      И ты не видишь разницы? Когда я начну писать дипломную, смотри сколько хочешь, а рассказы не школьное упражнение. Черновые мысли писателя боятся чужого взгляда — ежели на гриб взглянуть, он больше не будет расти... — Ксения захохотала. — Это мы с Вадимом тоже вычитали в твоих записях. Вообще, Фаинка, видела бы ты, как его закрутило за какой-нибудь час! Я и сама не ожидала таких результатов. Вот что значит художественная подача!.. — Легкое смущение Ксении, слышное все же в ее речах, исчезло совсем, и, следя за надевавшей пальто Фаиной, она спросила совсем уже дурашливо: — Неужели тебе не любопытно познакомиться с ним?..

Фаина закрыла за собой дверь, не слушая дальше.

В студенческой столовой Фаина съела два мутных кушанья — рассольник и кисель, думая о выходке Ксении. Ей хочется править человеческими судьбами, ни более ни менее. А получается идиотское сватовство. Коли даже действительно этого Вадима что-то заинтересовало и если даже ей, Фаине, на минуту и стало по-глупенькому приятно, что она кому-то понравилась, то все равно это чертовы игрушки, и участвовать в игре она не желает... Вертелась, вертелась Ксения, подмазывалась, однако не преминула и уколоть: у меня, мол, писательская работа, а у тебя школьное упражнение... Враки. Не упражнение, а настоящее дело, и на всю жизнь.

Выйдя из столовой на улицу, где, несмотря на сентябрь, веяло теплом, и поглядев на белизну и свет облаков, Фаина решила подарить себе этот день. Вчера она работала до поздней ночи, а сегодня пусть будет праздник. Вот и облака светятся по-праздничному и уходят, предсказывая день ясный.

...А дипломная уже в руках этого доцента с презрительно сжатым ртом, все самое любимое в его руках. Самое любимое? В школьном упражнении? Да. И пусть подтрунивают, кому не лень. Ксения придумала, и на курсе теперь тоже злоязычат, будто бы она, Фаина Кострова, хочет сделать карьеру на своем захолустном причудском фольклоре, будто бы она честолюбива, ждет похвал, ждет общего признания и невесть чего еще...

Ждет признания? А как же иначе, как же не хотеть, чтобы работа была признана? Карьера... При чем тут карьера, если просто хочется заниматься любимым делом. Чем лучше будет дипломная, тем больше шансов попасть в аспирантуру. Очень многое зависит от этого незнакомого доцента, от его отзыва... Но над чем же он смеялся? Эта усмешка сидит в памяти, как заноза. Ну, когда-нибудь он перестанет смеяться, впереди еще несколько месяцев...

Поднявшись по отлогому склону, Фаина вошла в тишину парка. Здесь в своем красновато-желтом царстве жил сентябрь. Фаина побродила по аллеям, но легкости в душе не было, и все досаднее становилось от того, что усмешка какого-то доцента портит ей настроение... А не лучше ли, чем слоняться бесцельно, пойти на кафедру и спросить, кто смел отдать ее черновик Гатееву. Ведь она толком говорила Аркадию Викторовичу, что хочет переделать рукопись. В конце концов — что такое черновик? Клочки и обрывки мыслей, сырой материал... Да, да, но смеяться там не над чем.

Не то ей повезло, не то не повезло — неизвестно, но Гатеев был на кафедре, стоял под портретом Федина, заложив руки в карманы. Тот самый... Он посмотрел на Фаину педагогическим взглядом — дескать, пришла студентка как таковая. Однако же приподнял бровь, когда Эльвира Петровна сказала ему:

—      Это та, о которой вы справлялись. С дипломной.

У Гатеева приподнялась и другая бровь — брови были не то чтобы мефистофельские, но все же с изломом. Открыл рыжий портфель, вынул рукопись.

—      Вы, товарищ Кострова, лично собирали материалы?

—      Не все... Там у меня отмечено, — быстро заговорила Фаина, пряча смущенность под деловым тоном. — Сама я собирала только у себя на острове, остальное взято из литературного музея...

—      У себя на острове? Где?

—      На Чудском озере, это маленький остров, там всего две деревни, одна русская, другая эстонская...

Но Гатеев дальнейшего интереса к острову не проявил, сел за стол, кивком предложил стул Фаине и сказал: