Два семестра - [16]

—      Есть мысли. Не очень много, но они есть.

«Он отчаянный нахал...» — опешив, подумала Фаина.

Помедлив, будто давая Фаине время порадоваться такому обстоятельству, доцент продолжал:

—      Записи довольно интересны, и комментарии не представляют собой сплошного плагиата...

У Фаины перехватило дух.

—      ...как это бывает нередко.

Он бережно расправил загнувшийся краешек листа, и это движение почему-то подействовало на Фаину успокоительно.

—      О плагиате не может быть и речи, — проговорила она, решив держаться холодно и независимо.

Гатеев усмехнулся. Оказывается, умеет и не презрительно...

—      Я и говорю, что его нет, работа ваша. Да-а... И авторский язык довольно точный, гра-амотный, это так. Но, к сожалению, через всю рукопись проходит... — он позамялся, — да-а, проходит лазо-оревая нить. К примеру вот здесь: «И сидит на том дереве птиченька желтая, грудка в ней лазоревая...» А на этой странице опять! «Вы цветы ль мои лазоревы...» И даже корова у вас пьет из озера «воду лазореву».

—      Так что же? — спросила Фаина.

—      Вам не думается, что это звучит несколько слащаво?

—      Но сами сказочницы именно так и говорили, я записывала точь-в-точь. А это из песни: вы цветы мои лазоревы, много было вас посеяно, да не много уродилося...

Он покивал головой как бы с печалью — это было возмутительно — и протянул:

—      Да-а... Из песни слова не выкинешь.

Фаина, отведя глаза — не желает она смотреть на его ужимки! — сказала:

—      А зачем из сказки выкидывать?

—      Из сказки не надо, а вот из комментариев...

Затем, скользнув взглядом по лицу Фаины, доцент стал добрее и вымолвил — очевидно для того, чтобы не вовсе обескуражить эту бедную, насквозь лазоревую студенточку:

—      Недурны бытовые зарисовки насчет сетей, рыбы, лодейных мастеров. Д-да, местные отличия... Здесь вы меньше любуетесь стариной, и не чувствуется стилизации.

Фаину опять передернуло — а где он нашел у нее стилизацию!..

—      Но мне не совсем ясна тема вашей работы. Войдут ли сюда то-олько песни и сказки? Как с частушками? Интересно бы заняться ими, они крепче связаны с современностью...

—      Это у меня даже не черновик, это сырые материалы, — мрачно сказала Фаина. — Я хотела посоветоваться с Аркадием Викторовичем, что взять, что оставить... Верните мне, пожалуйста, рукопись, я еще подумаю.

—      Прошу. Непременно надо подумать… Времени у нас достаточно.

Около них раздался легкий звон — Эльвира Петровна сперва позвонила ключами, а затем положила их перед Гатеевым.

—      Нет, нет, мы тоже уходим, — заторопился он. — Я просмотрел все это очень пове-ерхностно, товарищ Кострова. Подумайте, подумайте, мы еще поговорим...

На дворе накрапывал дождь. Фаина постояла на крыльце, уговаривая себя, что огорчаться глупо. Речь шла о пустяках, настоящая критика еще впереди, с ребячеством надо покончить. Смешно и наивно ожидать, что руководитель придет в восторг от дипломной работы пятикурсницы Фаины Костровой. Но досада брала верх — отзыв был обидный, обидный...

Она медленно спустилась к краю площадки, подставила лицо под холодную изморось. Перед дверью общежития опять остановилась, вспомнив, что и дома неуютно — сваха Ксения сидит с Вадимом. Ладно, не возвращаться же — много чести еще и бегать от него...

Однако дома не оказалось никого лишнего, и вдобавок был готов вкусный ужин. Сегодня хозяйничала Кая: угол стола покрыт чистой скатертью, кушанье из овощей, называемое «огородником», стоит на проволочной решетке, и от него валит пар. Нигде не видно клочков газеты, огрызков сыра и колбасы, окурков и прочей трухи, которая вечно сеется за Ксенией, а сама Кая в косынке и чистеньком фартуке нарезает хлеб — прелесть!..

—      Напрасно ты не пришла раньше, Фаина, — сказала Ксения, обжигаясь картошкой и едва выговаривая слова. — Вадим сегодня был в ударе... О-о-о! Вот это еда!..

—      Кто был в ударе? — спросила Кая.

Ксения лукаво прищурилась.

—      Вадим. Человек, который влюбился в Фаину с первого взгляда.

—      Я тоже влюбилась в нее с первого взгляда... — мило заявила Кая, улыбнувшись Фаине. — А кто он такой?

—      Поэт! — Ксения подняла вилку. — Слушайте!..

Но из декламации ничего не вышло — Ксения закашлялась, и ее надо было похлопать по спине. Потом она сказала:

—      Теперь Вадим будет посвящать стихи ей.

—      А Фаина — тоже с первого взгляда? — смеясь, спросила Кая.

—      Увы, увы! Фаина его еще не видела.

—      Не видела? — удивилась Кая.

—      Он тоже не видел... ее бренной плоти. Он пленился ее портретом и ее, с позволения сказать, творчеством. Это необыкновенный случай — плениться черновиками дипломной. Надеюсь, ей он тоже понравится: талантливый поэт, стройный шатен, с темными глазами, с овальным лицом, пепельно-белокурый...

—      Погоди, погоди! — не выдержала Фаина. — Белокурый шатен? Признавайся, не лысый ли он у тебя?

—      Выдумаешь тоже — лысый! Прекрасные густые волосы!

—      Но какого же цвета?

—      Смотря по тому, какое освещение!..

Все захохотали, и разговор о Вадиме прекратился.

К работе Фаина в этот вечер не прикоснулась, читала новый журнал, сердясь на авторов — зачем скучно пишут, потом легла спать раньше всех и, закрывшись подушкой от радио, скоро заснула.