Два моих крыла - [21]
Доходное ремесло у Логея. Три фунта шерсти на валенки приносили, фунт за работу да горшок масла. Сходная цена. А пимы Логей делал на совесть. Мастер — цену себе знал. В третьем колене пимокат. Мужики все больше просили катать пимы за колено, некрашеные, мягкие, с малой толикой кислоты. Бабы же любили крашеные, цветные, но больше добивались чесанок из белой шерсти.
Увозил Логей и на ярмарку свои катанки. Их там ждали и брали нарасхват. А как задумал он пристрой делать к избе, так и вовсе перестал из пимокатни выходить. Чуть свободная минута — обойдет дом со всех сторон — примеривается, как лучше к нему с пристроем подступиться. «И что так строим? — подумает. — Большой дом, да бестолковый. Эва! Из холодных сеней — двери в теплые сени. К чему? Теплые сени дом на две части делят. К чему? — опять удивлялся он. — По леву руку двери в чистую избу — горницу. По праву — в буднюю, с лавками, голбцем и полатями. Ишь ты! — думает он. Как в тереме! Теплые сени. Куда бы лучше из них каку боковушку изладить, для старших ребят. А то и девки и парни — все на полатях. Не дело!» — решал он озабоченно и снова спешил в пимокатню. Всю шерсть извел, продал на ярмарке пимы и созвал помочь — сделали пристрой.
Дни бегут, как бусинки на нитку нижутся. Дни на дни, годы на годы. Старшие стали жениться. Опять тесно! И пошли Гребневы строиться за реку. До них никто не решался отделяться от деревни. А зря! Место за рекой Пышминкой на угоре, красивое, земля ядреная, жирная. К шестнадцатому году улица-односторонка образовалась за рекой. Вот как Гребневы размахнулись!
Девять сыновей осталось в живых у Анны. Уж в возрасте, а все не угомонятся. Уж внуки у пяти старших, а ей все нипочем! В шестнадцатом понесла снова. Рано они с Логеем поженились, много чего успели за годы семейной жизни. А вот мечтала о девчонке Анна. И все надеялась. Феоктиста, мать Логеева, со своего голбца все реже и реже слазила. «Зажилась старуха», — говорили в деревне. Девяносто третий год пошел, а хоть бы охнула раз. Ничего у нее не болит, только ноги стали подламываться на ходьбе. А так жизнью старуха была довольна. Старание Анны насчет детей одобряла. Логея-то она сама на сорок восьмом принесла. Младший, заскребышек. Любимый. Они с Захаром, считай, полдеревни создали. Тринадцать ребят в живых осталось. Вырастили, отделили, как полагается, построиться помогли. От тех тоже густо семя взошло. Теперь праправнуков бабке и в добром бы уме не упомнить. Да и Куярова разрослась так, что если б бабка Феоктиста прошлась по деревне, то и не узнала бы. Сибирский тракт рядом. Многие в деревне оставались. Место красивое, богатое. Вроде Сибирь — а хлеб родится хорошо. Удивлялись волжане, удивлялись и ахали на щедрость сибирских лесов. Сытой жизни искали и находили ее, избив о землю руки.
Весть о революции прокатилась по деревням вдоль тракта на ходкой телеге. В Куярову ее привез заезжий человек. Поговорили мужики, не очень-то понимая, что к чему, и продолжали жить, как жили. Логей — тоже. Валенки завсегда людям нужны. Хоть при царе, хоть при новой власти, думал Логей. Он не богатей, не то что Миронка Сидоров. Это к Миронке люди в «строк» уходили, чтоб отработать семена или ремонт своего дома. А он, Логей, сам свою копейку всю жизнь зарабатывал, п люди от него со светлым лицом уходили — угодил, и славу богу! Он для общества, и общество для него.
В восемнадцатом, когда белочехи мятеж подняли, из Куяровой исчез Миронка Сидоров. Сказывали, банду организовал в помощь белочехам и шастает по деревням, комбеды истребляет. Но в деревне своей не показывался. Вообще в их деревне на удивление было тихо, будто и не касались Куяровой все эти страсти.
И в девятнадцатом Логей спокойно катал валенки. Летом лишь, когда Колчака обратно гнали, заголосила деревня. Голодные колчаковцы ничем не брезговали, а Куярову — так словно специально в резерв себе оставили. Истошно вопили подсвинки, голосили бабы, убегали, дичая, гуси, куры, овцы…
Тут и объявился в деревне Миронка. Логей его сперва и не признал: был такой осанистый, важный, ухоженный кулак, а тут не борода — клок пакли болтается, лицо все в синих прожилках от пьянки бесконечной и беспутства. Не Логей ходил специально глядеть на Миронку. Нет. Сам объявился в избе Гребневых. Не один, с казаком. Не здешних мастей, не здешнего говора казак. Нахальный, ухмылистый. А Миронка как хозяин в избу забежал, растворяя дверь перед казаком:
— Ваше благородь! Вот он никак к красным внимания не проявлял. Спокойный мужик.
— Пойдешь, чалдон, к нам в обоз! — важно сказал казак. — Мы потери понесли, надо раненых везти, провиант. Лошади есть? — строго спросил он Логея.
— Да как не быть, ваше благородь! Две у него, да у сыновей забрать можно, — ответил за Логея бандит.
— Не могу, — коротко сказал Логей. — Скоро огород убирать. Пимы людям надо…
— Как разговариваешь, когда тебе военный приказ! — Миронка наскочил на Логея.
— А так, Мирон. Не пойду. Ни к чему мне.
— Мы Расею освобождаем, кровь льем, а ты бунтовать, — казак будто уговаривал Логея. — Вот тебе деньги. Катеринки, между протчим. Возвернем царя — при больших деньгах очутишься.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
Казалось, ничто не предвещало беды — ротное тактическое учение с боевой стрельбой было подготовлено тщательно. И вдруг, когда учение уже заканчивалось, происходит чрезвычайное происшествие, В чем причина его? По-разному оценивают случившееся офицеры Шляхтин и Хабаров.Вступив после окончания военной академии в командование батальоном, Хабаров увидел, что установившийся в части стиль работы с личным составом не отвечает духу времени. Но стремление Хабарова изменить положение, смело опираться в работе на партийную организацию, делать «ставку на совесть» неожиданно встретило сопротивление.Не сразу осознал Шляхтин свою неправоту.
Центральное место в сборнике повестей известного ленинградского поэта и прозаика, лауреата Государственной премии РСФСР Глеба Горбовского «Плач за окном» занимают «записки пациента», представляющие собой исповедь человека, излечившегося от алкоголизма.
Минуло двадцать лет, как смолкли залпы Великой Отечественной войны. Там, где лилась кровь, — тишина. Но победу и мир надо беречь. И все эти годы днем и ночью в любую погоду пограничные дозоры чутко слушают тишину.Об этом и говорится в книжке «Дозоры слушают тишину», где собраны лучшие рассказы алма-атинского писателя Сергея Мартьянова, уже известного казахстанскому и всесоюзному читателю по книгам: «Однажды на границе», «Пятидесятая параллель», «Ветер с чужой стороны», «Первое задание», «Короткое замыкание», «Пограничные были».В сборник включено также документальное повествование «По следам легенды», которое рассказывает о факте чрезвычайной важности: накануне войны реку Западный Буг переплыл человек и предупредил советское командование, что ровно в четыре часа утра 22 июня гитлеровская Германия нападет на Советский Союз.
В повести и рассказах В. Шурыгина показывается романтика военной службы в наши дни, раскрываются характеры людей, всегда готовых на подвиг во имя Родины. Главные герои произведений — молодые воины. Об их многогранной жизни, где нежность соседствует с суровостью, повседневность — с героикой, и рассказывает эта книга.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.